Судя по всему, у хозяина было даже слишком много времени на руках; вспоминает бабушку, немного не дожившую до золотой части своей пенсии - сожалеть об этом будет вся семья, и розовые кусты, высаживаемые рядом с домом, все негласно считали своеобразным памятником.

- Он тебя заставил это все заучить? - Не ожидает от Минеко ответа, поддержавшего бы шутку, но не спросить не может - как иначе? Лишь бы пасть раскрыть.

Регина прижимает бутылочки покрепче, как будто еда может им как-то навредить.
Думает: хм.
Смотрит на Минеко, потом смотрит туда, где та только что стояла. Снова: хм.

- Хм.

Улыбка заученная; прикреплялась к лицу в случаях, когда Джина страстно желала поставить все вокруг на паузу и подумать. Со временем необходимости думать становилось все меньше: ситуации одни и те же, новые элементы легко приравниваются к старым, люди делятся на удобные, понятные группы, к каждой есть инструкция по применению.
Последний раз много думала, когда ее вдруг террористкой обозвали; потом это все прилипло, стало знакомым, значит - понятным.

Она на всякий случай выходит обратно в коридор и задумчиво смотрит вдаль: считает до десяти. Шишка горит? Так, просто дымок идет.
Странно это? Странно. С дедами никогда не ебалась. Когда играла в самую всратую героиню в мире, приходилось с похотливыми стариками дело иметь, но там даже флиртовать не надо было, ты им коленочку - они на нее морщинистую лапку, улыбаетесь друг другу, камера смотрит.
Потом ванну кипятком наполняла и скребла себя до цвета раскаленного металла.

- Ваш мальчик меня поцарапал своим ножом, - она возвращается в гостиную, словно так и надо было, как ни в чем не бывало садится напротив, бренчит бутылочками. Если бы не старость, хитро спрятавшаяся в тени уголков улыбки, села бы рядом; сейчас визуальный доступ к коленям имелся только у нее - поэтому и любовалась своими колготками. Еще несколько секунд снимала с юбки катышки. Что это, волосок на рукаве кофты? Изучим его.

Воздвигает стену из обращения на вы.

- И еще извините за рваное и кровавое полотенце, - деланно вздыхает, смотря теперь на поднятое ей очоко. Удивительно, как много вещей существует, на которые можно обратить свое внимание! Кончиков пальцев касается холодок, и Регина резко опрокидывает в себя всю налитую водку. Ужас; обрушает чашечку на стол с самым решительным видом. - Можно я эти две заберу с собой? - Смотрит теперь на эти две.

Регина недоверчиво щурится, но тут же возвращается к безоговорочному умиротворению.

- Переборщила немного, кажется, - пожимает плечами - даже если действительно переборщила это, ну, к лучшему? Это серебряная медаль в олимпиаде Регин; для золотой не хватает какой-то пары мелочей, которые она не может нащупать. - Меня не украшают.

Там где-то запряталось хмпф, успокоенное только пониманием того, что шрама остаться не должно. В крайнем случае - пойдет в свой мир и просто срежет с себя лоскут поврежденной кожи.

Вторую порцию тоже - сразу до дна, наверно, опрометчиво, почти торопливо, саке, в принципе, не слишком крепкий напиток, и все равно - надо бы замедлиться.
В груди начинает завязываться новый клубок; не связан ни с кем из присутствующих, не связан ни с кем из живущих, она почти начинает сетовать о том, что оставила пальто позади, и не сможет сейчас достать из кармана сигареты, но осекается - в любом случае пришлось бы идти на улицу, а настолько курить пока не хотелось.

- Планирую? - Наливает себе еще, на этот раз делает такой небольшой, такой правильный глоток, что почти можно поверить в то, что все у нее нормально. - Я планирую вернуться в Шпиль, а то, чем займется время между сейчас и тогда, придумается само собой.

Снова пьет, уничтожая всю правильность растягивания; не ест, это, кажется, какие-то старые привычки вылезли, мысли снова улетают куда-то к розовым кустам, но глаза Регина, наконец, поднимает на собеседника.
В целом - только немного недовольна, действительно ничего критического не случилось.

- Вот об этом, - указательный палец машет вверх-вниз, тыча в лицо хозяина горы. - Надо или предупреждать, или не показывать. Пиздец какой-то, - в глазах тут же проскальзывает навязчивое желание извиниться, Джина стискивает очоко и оттягивает кофту, неприятно зацепившуюся за царапину.

Изнемогать от раздражения по-настоящему долго у нее не выходит: слишком хорошо расслабилась, саке начало обволакивать мысли. Не пьяная, не пьяненькая, настроение ровно такое, чтобы фотографировать жопу и отправлять страждающим; печально вздыхает - отправлять некому. Вот это потеря.

- В общем, потому что вы - такой ужасный человек, я пойду домой, как только управлюсь с этой бутылкой, - из которой тут же себе подливает (сам о себе не позаботишься - никто не позаботится). - Так а что, очень сложно вас отпиздить будет? - вас отпиздить, хорошее сочетание; проводка, искрящая сейчас в ее голове, результатом довольна.

- Глупости, - решительно выдыхает, на всякий случай запоминая, как он выглядит в так называемой молодости. - Я всегда очаровательна, а комплиментов не бывает слишком много, - в самом деле: хочет повторяться - кто она такая, чтобы запрещать?

Сожаление об упущенных эмоциях снова свербит в затылке, но Регина топит его в алкоголе - ну и не смутилась, ничего страшного. Это просто он не дотянул.

Представление его яростно игнорирует.

- Не балуйтесь, - чуть ли губы не поджимает; это ужасно близко к практически ребяческой обиде: Регина не понимает, хвататься ей за ширинку или за бутылочку, хочет сразу все, сгорает изнутри. Говорит себе - это дед. Он машет рукой перед лицом, подтверждает - да, дед.

В самом деле - разве же это какая-то проблема? Не хочет пьянеть так и хуй с ним, ей этого не понять, но и не ей судить чужие привычки.
В глубине души понимает: делала бы то же самое, только не ради идиотской трезвости.

- Хочу, - успевает согласиться, почти восторженно, почти воодушевленно.

Ей драка нужна такая, в которой от костей останется только пыль; это не мазохизм - она сейчас почти готова согласиться, что какая-то его часть в ней присутствует; и все же - дерется не ради боли. Лезет в самую гущу не ради оторванных частей тела.

Бьярки.

К лицу Миямото, допустим, тому, что помоложе, она хотела бы прислонить ладони; лоб ко лбу, какая-нибудь еще глупость, в которой от расстояния между людьми только слово, только условность; боится, что он покажет то, кем является сейчас, поэтому нехотя не рискует.
Для Бьярки она не отворачивает головы и закрывает глаза, пока его пальцы гуляют по ее волосам.

Это, во-первых, мерзко.

- Не трачу, - она готова признать, что контролируемой желчи в ее голосе сейчас меньше, чем хотелось бы; пьет еще - никогда не откажет, всегда согласится. Все, лишь бы с недовольным лицом озлобленно поставить чашку на стол. - Я не знаю, что вы обо мне решили, но я сильнее, чем вам могло показаться.

Она не против того, чтобы кто-то доебывался до нее, называя котенком: ей несложно мяукнуть, запросто получить удовольствие от грубого прикосновения к голове. В самом деле - Регина жила этим столько лет, что готова поверить, что только так с ней и можно обращаться.
Там, в глубине более трезвой, гордость превалирует. Требует реванша, требует дуэли.

- Я с ним, - чашечкой, в которой вдруг снова плещется саке, указывает на хозяина горы. - Смогла бы разобраться, как только поняла, как вызвать жалость. Лицо сейчас молодое, душа старая, вы захотите, как будет лучше для меня, - в словах почему-то плещется обида.

Пьет; в первую очередь потому, что на жалость может потребоваться слишком много лет. Божество Развлечений поначалу обещает ей что-то, а потом обрывает контакт, и Регина не знает, сколько еще ей светит ее великая молодость. К тому же, по-настоящему она в эту стратегию явно не верит
Бьярки ее больше не пугает; подбирается к нему на коленках, почти четвереньках, улавливает, что что-то такое ему должно прийтись по душе - саке внутри плещется слишком много, чтобы это правда имело значение; фыркает не в лицо, но сразу после того, как входит в необусловленную территорию громадины.

- Ты просто нечестный, - она резервирует вы за Миямото; Бьярки страшный, руки Бьярки легко представляются на шее, на позвоночнике, на любой кости - неважно. Приняла такое решение. Сосредоточилась на том, что ей важно. - Слишком большой, слишком сильный. Я могу это сказать в другом контексте, - улыбается злобно - с обещанием. - В жизни не стала бы драться с тобой здесь или в Шпиле, ты знаешь, почему, - в теории, у нее есть шанс победить его и тут - но слишком долго придется готовиться, а в худшем случае - рассчитывать на шанс. - В моем мире я бы с тобой разделалась, - не угроза - посул.

Это, в конце концов, просто бредни пьяной девки; она опрокидывает в себя новую чашечку саке, как будто зачеркивая этим все, что успела наговорить; про жалость, пожалуй, было слишком очевидной наживкой. С другой стороны - не может представить себе лучшего варианта.
Царапина уже начинала чесаться; раздражала, нервировала - практически материализация настоящей Регины. Она на всякий случай улыбается своей самой обезоруживающей улыбкой, из тех, которые каждое последующее слово подсвечивают в их абсолютной лживости.

- С другой стороны, я же такая дурочка!

Отредактировано regina (2023-12-15 11:29:27)

Безразличие - худший ее враг; текущей аудитории позволено игриво обижаться и посыпать шутки мягкой издевкой - все это может обернуть себе на пользу или просто жадно впитать.
Врагом хозяина горы она не хочет становиться только потому, что злоба - это в основании пирамиды потребностей. Потом, когда, рано или поздно, снова столкнется с морщинами на лице, привяжет к причине и это.

- Для таких, как ты, все приглашение, - ей сказали не злить его - она не злит; поднимает голову, дает пальцам всю ту ограниченную свободу, которую они сейчас хотят. Принимает горсть дешевого корма, купленного в ближайшем магазине. Вместо мурлыканья - предсказуемые колкости.

Регина даже успевает выпить - наконец начала догонять свои обычные скорости, почти чувствовала, как в голове формировалось что-то большее, чем весело.
По крайней мере, действительно становится весело. Весело? Нет, легко. Понятно.
Смех ошпаривает, метафорический хвост дергается - нравится, доволен. Заинтригован? Регина улыбается, склонив голову набок; сквозь тонкую алкогольную пелену изучает чужое лицо и ставит одни ей известные галочки.

Он очевидно опасен; Джина, совсем давняя, расплывающаяся в воспоминаниях, угодила как-то в до нелепого опасную ситуацию, не разобравшись до конца в том, на кого идет собирать грязь: он угрожал ей пистолетом (шутливо) - ей понравилось, она была довольна. Gunplay, прикольно.

- Я не угрожала, - говорит вдруг мягко, немного извинений, немного обиды, перемешивает все, в итоге получает одну из самых успешных улыбок.

В ней очень мало от воина, который любит сражения; она больше про месиво, про мясо, становящееся кашей под ее руками, про кровь, липкой маской ложащуюся на лицо; и намерение, ведущее ладонь, предчувствует не так, как положено каким-нибудь благородным рыцарям. Предугадывает, опираясь на совсем иной опыт. Единственное, что делает - задерживает дыхание и старается расслабиться; саке помогает.

Robin the Bobbin, the big-bellied Ben, голодный - выпил водки, все еще голодный, хватает Регину.
Она не сопротивляется, только задумчиво хмыкает.

- Вечно меня за шею хватают, представляете? - Невинного непонимания в ней сейчас так много, что в него почти можно поверить.

Когда Джина смотрит на хозяина горы, во взгляде у нее слишком много трезвости; щепотка чего-то кислого, может, горького, Регина слабо морщится, потому что на царапину оказывается вдруг слишком много давления, и, как может, пожимает плечами.

- Вам бы поспать, - дедушка, не произносит, но в воздухе оно формируется отчетливо, так же, как и желание задрать нос и отвернуться.

Взмахивает сначала одной ногой, потом другой.

- Одной бутылочки мало.

Висеть на чужом плече до смешного удобно; она смотрит на хозяина горы с нескрываемым мягким упреком, прежде чем отвернуться. Странно. Может, подумала бы об этом побольше в Шпиле, но самой себе она пустые обещания давать не любила.

Застревать в чужих разговорах, на которые влияния иметь не можешь, немного неприятно. Самую чуточку поджимает губы, эхо воспоминания о детской обиде, да и все; Регина умеет дуться только тогда, когда это нужно сделать мило. Барабанит пальцами по широченной спине Робина-Бобина, то ли нетерпеливо, то ли от скуки, но не подгоняя - черт ее разберет, но ему уже давно не так уж и интересно.

- В Шпиль?

Задумывается; поверхностно, не слишком эмоционально.
Устало трет переносицу - пытается понять, была заноза в мозгах наследством собственным или, еще хуже, нуарным влиянием нуарного дебила; разница значила многое, но потом. Сейчас - расковырять чуждые принципы, жадно сопевшие на ухо.

- Погоди, - на сей раз она взмахивает сразу обеими ногами и пытается чуть-чуть сползти вниз: нисколько не сомневается, что ее придержат. Если уронят - ничего страшного; большим плюсом большого варвара являлось безмолвное обещание попиздиться. Настоящее раздражение (его) и защита своей чести (не поверите, чье) своего времени дождутся, поэтому Регина улыбается, конечно, сладко и тепло, но слишком уж колюче. - Я пришла сюда не одна.

Для нее это много чего значит, она не объясняет, конечно, потому что ему вряд ли важно будет любопытно, а ей просто не хочется делиться подобными деталями. Не конкретно с ним; Джина держится пальцами за ткань его одежды не слишком крепко, жест скорее кокетливый, чем обещающий.

- Минеко! - Приятное имя, скатывается по языку, хочется повторить; Регина не повторяет. - Передай, пожалуйста, ме- Габриэлю, что драгоценная гостья Регина соизволила узнать, соблаговолит ли он вернуться с ней в Шпиль, - в ее словах сквозит разочарование - кажется, в самой себе. - Про Бьярки ничего не говори, - она вдруг поворачивается к нему, теперь надутая от удовольствия (представила рожу мечника, который в невероятной параллельной вселенной согласился, пришел и увидел варвара). - Не то, чтобы это на что-то повлияло, - подмигивает (теперь довольная тем, что сегодня хотя бы один человек на ночь вдруг вспомнит о ней на пару секунд и разозлится). - А потом обязательно покажи мне, насколько сильно у него брови сдвинулись друг к другу, когда он отказывался.

Выдыхает, заметно расслабившись - загаженное идиотскими принципами сознание довольствовалось и этой жалкой попыткой.
Новый вздох Регины был уже театральным.

- Но за моим пальто надо вернуться. Там мои сигареты, - в это было вложено много веса. мои сигареты

Великана хотелось разозлить сильнее, чтобы не легкое понижение температуры, даже не раздражение - что-то, что заставит его испугаться; Регина осторожничает в рамках ограниченного интереса (он не может дать ей всего, что она от него хочет, прямо сейчас, а ей было заботливо-предупредительно сказано не злить), но фантазирует ярко и шумно - пока звуки не покидают голову, какая разница?
Бульканье крови и треск костей; основа тела - хрупкая, дрожащая по швам, Регина хочет забраться в эти швы и не против, чтобы ее тоже кто-нибудь проверил.
Для этого нужен не Шпиль. Для этого нужно вернуться в Столицу.
Царапина снова цепляется за кофту.

- А как? - как дал понять, к гонцам Регина ненависти никогда не испытывала, особенно, когда все гадкое, что каталось у них по языку, принадлежало не им и очень хотело быть услышанным. В кукольном лице Минеко хранилось на удивление много эмоций; Джина в ее глаза чуть ли не забирается. - Сукой хотя бы назвал?

Опускает кирку во льды, находит в них драгоценность. Удовлетворение Регины - настоящий кипяток.

- В этом вся их прелесть, - отвечает беззаботно, показательно на старика не смотря. Точно так же не произносит вслух и спасибо, сразу же запуская руку в карман забранного пальто. - Хозяину заведения обязательно провожать драгоценных гостей, все правильно, - прячется за нахохлившимся самодовольством, хотя сейчас ей намного проще жить: в его голосе поскрипывала старость.

Ей не нравилось, когда помогали с верхней одеждой - трагичная душевная травма № 1 755 983, мириада миниатюрных воспоминаний, липких, как паутина.
Застегивая пальто, Регина с интересом смотрит на куклу; здесь тоже паутинка, но такая, в углу комнаты, и паук в ней - вроде как любимый, привычный, в Минеко хочется игриво ткнуть пальцем и подмигнуть.

- В следующий раз обязательно запомни градус бровей, - пальцы оставляет при себе, но подмигивание - это обязательно.

К выходу она шла стремительно, крутя зажигалку в руках и зажимая зубами сигарету; липнет к губам, неприятно, потому - успокаивает.

- Я старалась много не шалить, - заливает в интонации побольше приторно-притворной вежливости, с первым же шагом, выводящим на улицу, щелкая зажигалкой - огонь вспыхивает с первого раза. Смотрит на обвивающий пар дым, смакует - вкус неприятный, она не может привыкнуть ни к нему, ни к тому, как одновременно с бешено бьющимся сердцем успокаиваются мысли. - Вот вы весь из себя такой невероятно сильный, наверняка сможете меня сразу к Лифту перенести, да? - Усмехается так же живо, как усмехалась все это время, но глаза потухли - все искры ушли в огонек сигареты. Затягивается, торопится вернуть его обратно себе.