В следующий раз Регина подсматривает: не кто, но как, с чем; может, интуиция, может, мозг решил, что, раз Хэтчер всем говорит, что ей 19, он (мозг) еще не до конца развился и надо бы ему пошевелиться, поразвиваться.
В шкафу висит одинокое пальто, приталенное (конечно же) и черное (хорошо сочетается с цветом волос); Регина его брать с собой не хотела, но СИСТЕ, Хи, (все-таки) СИСТЕМА настояла; не интуиция, естественно.

У широких карманов есть молнии, поэтому рюкзак с собой не берет. Такая вот эргономичная; если сижки с зажигалкой помечаются в один карман, а телефон - в другой, то зачем с собой еще что-то тащить?
Вода, справедливо рассуждает Регина, ей все равно в прошлый раз не пригодилась. Почему это теперь на все миры сразу распространяется - другой вопрос; Джина бы на него ответила, но она занята тем, что гнусно шипит на свое отражение (во-первых, шапка (была бы шляпа - другой вопрос), во-вторых надо как-то соединить два локона позади, и чтобы ленточка красиво болталась, а остальные волосы еще красивее развевались на ветру или хотя бы приятно лежали на плечах- а, хуй с ним, пиздец, проще в пучок собрать) (потом она еще минут пять шипит на шпильки; ебала она в рот каждую волосинку, честное слово).

Шапку в итоге бросает на стол; хуй бы с хером с ней, вот что.

Уже в лифте Регина задумывается, что, наверно, будет совсем тупо, если кто-то до нее успел им воспользоваться и сменил координаты; еще она задумывается, как ее достала пушинка, прилипшая к плотной темной ткани колготок - снимает, а она обратно.
Пушинка волнует ее намного больше координат.

И правильно, успокаивает ее воздух такой стеклянный, что легкие сначала на всякий случай умирают; ну, почти Альпы - неловко пожимает плечами, вспоминая, сколько бабок родители вгроховали в отпуска, и поправляет перчатки.
Даже успевает сделать пару шагов.

ухтыбля

От неожиданности Регина тепло улыбается - привычка, сработавшая, как сигнализация; а нужно ли? Притворяться сладкой идиоткой - как заворачиваться в теплое пуховое одеяло, но вылезать потом не хочется.
Да и потом: Шпиль, как оказалось, в разы меньше, чем Столица.

- Очень крипово, - смотрит на него сначала, потом - на пейзаж, сравнивает. - Вот так вот поджидать людей.

Залезает в чужие эмоции по локоть, по-хозяйски, шебуршит немного, не находит ничего слишком уж агрессивного. Вообще мало чего находит, даже цыкает тихо и раздраженно, что забрать (пока) нечего; медитирует он здесь, что ли?
Приближается она точно так же, по-хозяйски, как будто десятки сотен раз уже по этой воображаемой дороге шагала; с интересом смотрит, что за краем, думает - еще год назад наверняка бы прыгнула, обязательно башкой вниз. Не ради каких-то там самоубийств, а так, для души.

Стягивает зубами перчатку и вооружается вытащенным телефоном; сфотографировать пейзаж - обязательно. И никаких тебе заваленных горизонтов и сумасшедших цветокоррекций - профессиональный юзер инсты.

- А что здесь есть кроме лесов? - Вообще-то, грубить не пытается, но чистой вежливости на слова выдавить не получается. - Или ты на деревья сюда приходишь посмотреть? Не, типа, ничего такого в этом нет, медитация - заебись тема, но-о-о-о-о, - но перчатку на замерзшие пальцы натягивать обратно уже сложнее - снова цыкает.

- Все равно крипово, - уверенно сообщает, ставя точку уверенную и четкую, чтобы не было соблазна спросить, почему крипово.

Потому что не придумала, только пакость какую-нибудь в оправдание скажет, и все, и никто от этого удовлетворения не получит; добавила бы что-нибудь нигилистическое о постылой правде жизни, но зимний пейзаж слишком уж воодушевляет.

Люди - хуи на блюде (очевидно), но это Регина, конечно, не может не сказать (подумать) пакость; очень, очень трудно изображать из себя ненавистника людей, когда ты упорно на протяжении долгого времени подрывала миссию по спасению глупой планеты, потому что, думалось тебе, не на планете людям живется лучше.
К тому же, Региночка - человек.

- По тебе видно, - кивает, ядовитая, саркастичная, отвратительно улыбчивая - жмурится солнцу, почти счастливая (поверхностное счастье, мимолетное, глорифицированное удовлетворение).
Стоик типичный; подавайте ему тишину, спокойствие и маник пикси герлу и/или неприкосновенную девицу, которым можно поклоняться.

Регина, может, в манию и впадает, но пикси из нее хуевая; да и находится она слишком уж низко, короче говоря, поклонением тут и не пахнет - вот, посмотрите, уже поднимается даже. Никакого коленопреклонства.
Она, конечно, на разницу в размерах внимание обращает - тоже хмурится, но не так сильно, задумчиво скорее: сравнивает, а это процесс трудоемкий. Смущение проскальзывает мимо - слишком прозрачное, чтобы привлечь к себе внимание отвлекшейся Регины.

Чудом момента являлось, несомненно, молчание Джины; во-первых, до сих пор привыкала к воздуху, во-вторых... Не, без во-вторых, оказывается. Разве что кусочек бесконечных размышлений уделила тому, чтобы сраться с собой по поводу оставленной позади шапки.

Первым делом она закатывает глаза.

- Вот придурок, - палит, вроде как, сразу во все стороны. - Строит из себя преисполненного молчуна, - разве? Ну, зато прицел у слов обнаружился. - А на самом деле пиздит больше бухого студента. Че он наговорил тебе?

Возмущение - пыхтящее, яркое, плохо прикрывающее удовольствие; в общем-то, все равно, что о ней кто-то что-то говорил, но способна за себя постоять - это, хех, да че ты, прячет улыбку и поправляет пучок, из которого не выпало ни одной шпильки.

- Дуэли я не люблю, - назовет множество причин, ни одна не будет правдой; что она, совсем идиотка, прямо говорить, что скорее всего проиграет в подобном бою?

Регина - она же, типа, саммонер или чето такое, и есть у нее подозрение, что против всяких там классов ближнего боя у нее шанс будет только в паре километров от.
Ей скорости, например, хватает только на то, чтобы, быстро вытянув руку, кончиками пальцев провести по рукояти чужого меча - и даже не сомневается, что ей или руку перехватят, или отойдут в сторону; ожидает, впрочем, и то, что дадут потрогать как следует - в любом случае готова улыбка, полная наглого вызова, который самонерам, так близко к чужим мечам находящимся, не положен.

- Если не вредить, это даже как-то скучно, - разочарование очевидно; Джине ничего, кроме дуэлей без причинения вреда, и не светит. Вываливающиеся из живота кишки вдруг стали вполне реальной причиной для летального исхода.

И все же Регина - это Регина; снимает перчатки, взмахивает зеленым мечом - остатки сладки, так и не воспользовалась.

- Танцевать мне, кстати, тоже не очень нравится. Отвратительная из меня компания, да? - Печально вздыхает, окутывая лицо густым паром, и тут же скалится - синее небо, зеленые ели, красиво.

Один шаг, второй, даже третий - сколько-то там набирается, недостаточно, но Регина - это Регина (человек); а полупрозрачный синий рыцарь, обрушившийся вдруг перед ней, как будто бы тоже Регина, но не совсем, зато совсем не человек.

- Как говорится, ты ужасно большой и страшный, я тебя очень боюсь, не подходи, - взмахивает рукой она уверенно, какой-нибудь генерал был бы доволен.

Синий рыцарь - холодный, липкий на ощупь; сабля его - такая же, только острая, на удивление более крепкая; рыцарь, как бы ловко не двигался под внимательным взглядом Регины, выдержать смог бы только ударов пять-шесть - оттого саблей и прикрывался.
Ангард, или какая там хуйня.

Не так уж и много - что угодно значить может; Регине не нравится, потому что она только смутно догадывается, что было в это немного вложено.
Нравится Регине, когда она знает как можно больше - хотя бы, если это касается ее; но не расспрашивает, не выпытывает, только переваривает удовлетворение от слов, которые, очень отдаленно, с вибрирующей натяжкой, можно назвать комплиментом.

- Ну, выходит, сказал, что я ужасно красивая, - не удерживается - а как иначе?

"Стоп-слово" ее смешит.
Она его имени не знает, а он ей - стоп-слово; даже не обговорили причем, очевидно - как только кто-то просто скажет "ой, нет, постой" (и наверняка он ставит на нее), так и закончат. Разве же это стоп-слово?
Ладонь пощипывает холод, сражающийся с теплом зеленой рукояти.
И, в общем-то, хуй с ним, потому что драки - одно, бдсм - другое.

Для стоика он улыбался как-то слишком уж много, может, ошиблась в типировании. Может, ему просто нравится выебываться.
Похож на рыцаря - Регина падка на такое, никогда не скрывала (потому что все лучше, чем увлечение формой, когда чаще всего в форме натыкаешься на полицейских), но еще она падка на побитых школьниц и злобноватых подростков; просто типажи, без лица, без характера - увидела на полке что-то симпатичное.
Поэтому она старается; не изо всех сил, не вкладывая всю себя, но хотя бы достойно делает вид, что участвует в драке. Синие доспехи показывают ловкость, им не присущую - удар на удар, взмах к взмаху, Джина склоняет голову и отходит назад, потому что он оказывается все ближе; сейчас бы лучше использовать злость, но она ее насобирала слишком мало, фигня получится, а не нормальный рыцарь.

- Никак не пойму, что ты за животное, - убедительно выглядит беззаботной.

Зеленое лезвие - толстое, широкое, таким не разрежешь, им разве что рубить, или, что лучше, защищаться; тянущая боль неприятно сжимает запястья, от живота поднимается к глазам - перед ними не темнеет, но картинка смазывается.
Поймала удар, как могла; так усердно изображала расслабление, что действительно расслабилась - вот ведь, method acting во всей красе, считай.
Регина прижимает ладонь ко рту и вскидывает голову - улыбается ярко и злобно.
Зеленого лезвия больше нет: цепью обвивается вокруг ножен Пожирателя.

Хэтчер предпочла бы, например, попробовать все же спрыгнуть головой вниз; снеговика бы слепила, почему нет, нужно иногда развлекаться на уровне десятилетних; забралась бы в сугроб - ну, совсем странная идея уже, ладно;
в дуэли нет смысла, если ты не пытаешься пустить чужую кровь - какой смысл, ради чего? для Регины драка - это жестокости, а без жестокости что остается?
Остается только цепями держаться за чужие мечи; доспехами оказываться за чужими спинами, держа наготове саблю; Джина быстро приходит в себя (слишком часто приходилось когда-то подниматься с колен и сплевывать кровь).

- Мог бы и поддаться, вообще-то, - самый простой вариант - просто сбросить на него весь свой арсенал, но они же не хотят вредить. Регина сносила головы с плеч. - Ну же, ну-у же, какое удовольствие бить беззащитную, слабую девушку? - Цепь бренчит, когда Джина взмахивает рукой и заискивающе заглядывает в его глаза - умопомрачительно фальшивая. - Разочек поддаться даже весело будет!

Человек - не животное; то есть, конечно, животное, но это бездушный ответ, слишком буквальный или, наоборот, почти надменный; человек - это животное, гордо бурчат школьники, слишком много о себе возомнившие. Хуйня, короче.
Кентавр - уже ближе к правде.
Конь, получается; Регина присматривается к ушам через линзы новообретенного знания и соглашается. Шутку про член вставить не забудьте.

Надо было лучше строить глазки, но у Джины, надо признать, настроения слишком для того буйные; никогда не страдала особенной любовью к изучению чужих внутренностей, однако всеми мерзкими склонностями располагала; душитель из нее получился бы никчемный, но просто запустить пальцы в горло хотелось бы.
По крайней мере, сейчас.

- Уважение к себе такой удар потерпит, - бряцает цепью, сжимая ее без видимого удовольствия; черешневая в руку ложилась куда удобнее, но и смысл там вкладывался другой; зависть с радостью хваталась за чужое, только проблема простая: Региночка вообще редко завидовала. Диссонанс, оставляющий на коже гадкое ощущение. - И я рискну предположить, что тебе немножечко слишком похуй, чтобы бояться проявить неуважение ко мне.

Вот и чужое уважение к ней - не всралось абсолютно. Че с ним делать?
Она привычна к другим методам.

Цепь в принципе предполагала два исхода; не сказать, что Регина испытывала огромное удовольствие от того, что угадала - вечно всякие придурки выделываются, а ей смотреть на это.
Она театрально молчит и вздыхает; тетрадка некрасиво шлепается на землю, и на ее страницах уютным калачиком сворачивается змея; доспехи растворяются в воздухе, не оставляя ни искр, ни даже загадочной дымки.

- Говори громче, а то ты слишком далеко, не слышно, - в пальто становится, пожалуй, душно. - Жарко, да? - Так и говорит, ресницами хлопая уже почти невинно, задрав голову, чтобы можно было видеть хотя бы кусочек лица. - Даже не знаю! Я такая беспомощная сейчас, вся в твоей власти!

И от страха дрожит, конечно же, просто так сильно, что этого не видно.
Регине есть, что сказать: раздражение копится, вымещая смертоубийственные мысли, а где раздражение - там обычная регинина самоуверенность и бездумная храбрость; она с такой же прячет телефон на полке и поправляет школьную форму.

- Ой, - совсем уже слащаво восклицает. - Такая я глупая! Забыла, что цепь моя, - и правда ее, исчезает тут же. Как глупо вышло! Того и гляди, кто-нибудь решит, что она вовсе не против была того, что ее кто-то возьмет и притянет. Регина смазливо улыбается, расслабленно на лошадиного рыцаря облокачиваясь. - Все еще хочу, чтобы ты поддался, конечно.

Гадюка становится человеком одновременно слишком быстро, чтобы можно было обратить на это внимание, и одновременно - слишком медленно, чтобы не заметить деформацию тела.
Регину всегда интересовало, что острее - рога губернатора (и графа!) Ботиса, или же огромные зубы.

Ответ прост - его меч.

Блестящий, почти чуждо выглядящий в его щуплых руках с обвисшей кожей.

Джина не разбирается в стойках и подобной прочей хрени; она знает, что ей не по себе, когда меч Ботиса указывает в ее сторону, знает, что любой мечник почувствует вес бесконечного, бескрайнего, беззастенчивого опыта.

- Без причинения вреда, если что, - челюсти Ботиса едва ли могут раскрыться достаточно; он кивает, скупой на эмоции; прямой взгляд жестких глаз будто со скрипом передвигается с Регины на Габриэля. - А чего я точно не хочу, так это того, чтобы меня живым щитом использовали. Ну же, мечник, - ласкает Регина словами слух мужчины. - Всего раз.

Отредактировано regina (2023-11-14 23:56:23)

"В моей власти". Регина улыбается, потом повторяет про себя это еще раз - в моей власти; смеется, не заливисто или как-то там особенно душевно, даже, наверно, не очень-то и заметно, но главное, что смеется в принципе. Дурак какой! Это же надо додуматься такую хуйню сказать.

- В следующий раз хотя бы ножиком мне пригрози или лезвие к языку приставь, - кружится вокруг себя пару раз, смеется уже ярче; ко всяким рыцарям прижиматься, конечно, весело, но свобода действий - это свобода действий. - Короче, что-нибудь впечатляющее сделай, чтобы слова про власть силу имели. А то мы, считай, просто за ручки подержались.

Ему приходится сосредотачиваться за них двоих - она не намерена становиться серьезной и на секунду; ей вообще кажется, что будет очень смешно просто Ботиса убрать, когда мечник на него побежит - что-то типа корриды, но еще бессмысленнее.
Ложные намеки мало трогают и неважно, заметила Регина ложь или нет; единственные намеки такого типа, на которые она согласна тратить свое время, должны быть у нее во рту или хотя бы в ладошке. Короче, снова сиськи да письки.

Ботис, конечно, исчезает не из-за пальца. Он получает урон, Регина спорить не будет, но уходит по другим причинам; она сдержанно охуевает, даже думает начать испытывать неописуемый страх перед чужой необузданной силой, а потом вспоминает, что ей, оказывается, совершенно поебать.
Рот Регины к работе всегда готов - подаренная булочка там, как родная.

- Он не привел, - использует интонации младшей сестры, которая намерена на стол сбросить и карту забытой грязной посуды, и не размороженной индейки и даже! вонючей одежды на полу в спальне. - Я сама пришла, - гордо, заглядывая в начинку булки.

Потому что, понимаете, присутствие Регины - это подарок, это бог спустился на грешную Землю и молвит слово свое, и слово это: Региночка - охуенная... Два слова вышло, но вы же не станете богу пальцем в это тыкать?

- Призыв демонов? Впервые слышу, - беспечно вытирает пальцем уголок губ - фантомные крошки начинки будут преследовать ее до самого вечера.

Дедули и бабули у Хэтчер вызывали чувства, которые можно было бы назвать нежными, но в такие моменты всегда находился какой-то выпердыш, заявлявший, что она на нежность способна не была; так или иначе, чувства эти быстро начинали болтаться в голове, поднимая всякие ненужные воспоминания, и не то, чтобы Регина была против сентиментальности, но она уже готова сидеть за столом и рассказывать дедуле то, как у нее день прошел, а тут мечник вонючий. Она даже зыркает на него - не стал сосаться (она не предлагала, но это ничего не меняет), так хоть переживать детские воспоминания наяву не мешай.

- И вообще, после таких вопросов обязательно требуют всякие демонстрации и все такое, втянете меня в нудятину какую-то или начнете лекцию читать, - Джина быстро вспоминает, кем является. - Или многозначительно промолчите, это еще хуже. Терпеть такое не могу, - поэтому, конечно, представила заранее - скорчилась и поморщилась.

Молчать о способностях - идиотская, украденная привычка. Что ей с того, что кто-то об этом знает?
Но держится крепко; пачка сигарет уголком топорщит карман.

Регина быстро остывает; уже и перчатки обратно натянула. Снова смотрит мечтательно куда-то вниз, напоминает себе о хрупкости своей головы и шейных позвонков (ужасная, ужасная потеря - сколько еще ей времени страдать без чудовищной по силе регенерации?).

- Ну вы же отдубасите его, да?

Регина хлопает ресницами - надеется, что невинно, но в голубых глазах, ясных, как местные небеса, налито чуть ли не глумление. Не может без этого, пора привыкнуть (вот все и привыкли).
Энергия деда легко ловится, под нее просто подстроиться; для Джины это почти то же самое, что просто собой быть, такой этот дед гниловатый. Ну, знаете. Некоторым вещам к лицу быть подпорченными. Вино, капуста кимчи, все вот это вот.

Хотел похвалить, и щеки у Регины успевают надуться - на мгновение, которое не собирается останавливаться; это что-то слишком настоящее, слишком искреннее, какая-то штучка, которую можно показать только кому-то особенному (т.е. никому нельзя); щеки сдуваются безразличным пожатием плеч и сардонической улыбкой.
Наживка хорошая, но Джина пока наелась. Как будто это единственное, за что ее похвалить можно. Да и вообще! !!! Не интересует ее ничья хвала.

- Но я не знаю, - запросто отвечает, мало заинтересованная в чудовищных препятствиях, встававших между мечниками и престарелыми знаниями. - Можно было бы и отдубасить.

Теперь это хотя бы становиться похоже на культурный отдых. Рис снова колышет воспоминания, которые должны бы были стать древними, но господи, нахрена ей столько этих воспоминаний? Кажется, куда не ткни пальцем - попадешь в болезненный флэшбек. покурить, но нет, не будет. Рис, старик, рис и старик, матерь божья, дайте ей еще озеро с лодочкой, в которой лежит удочка, и можно начинать блевать.
Регина даже бледнеет, прежде чем вспыхнуть новой порцией сразу всех эмоций.

- Вы к кому обращаетесь, молодой человек? - Поворачивается резко, улыбается остро. - Как папочку своего увидел, так сразу всю свою властность растерял, лол, - такими бы интонациями, да ругать за то, что кто-то на easy modo игру проходит.

Горячие источники - это озера, но элитные, поэтому Джина решает отложить новый нервный срыв на потом.
Ножки помочить нужно обязательно.

Нагнать дедулю проблемы не представляет; Регина воодушевленно шмыгает носом. Смотрит на него раз, потом другой - больше не смотрит, потому что на третий не выдержит и скажет что-нибудь гадкое; сидят в Регине волк (блохастая псина) и маленькая, побитая, вшивая шавочка, заискивающе заглядывающая в глаза и завистливо скулящая каждый раз, когда псине дают слово. Шавочка помнит о бабушке и теплых руках, поэтому Джина периодически поглядывает и на них тоже (у деда они не выглядят, как руки, которые могут сделать тот домашний хлеб, о котором грезит Хэтчер, поэтому поглядывает нечасто, скорее от нечего делать); а еще скулит иногда до того отчаянно и громко, что эхо добирается до лая псины.
Поэтому Регина решает помолчать.

К тому же, они наверняка ждут, что она станет спрашивать, кто из ваших (то есть наших; фу, жуть, мерзко даже) уже приперся - поэтому не будет.

Поместье прям огромное, Регина это подмечает одновременно и удовлетворенно, и разочарованно качая головой; куда оно ему такое?
А, может, бизнес там. Размышляет еще немножечко и понимает, что, в общем-то, все равно ей, опять. Постоянство - это тоже важно.
Очень поздно понимает еще и то, что не залезла в дедовы эмоции. С одной стороны - неплохо было бы пополнить ресурсы, с другой - пар зовет ее к себе (хочет в это верить, но знает точно, что громче и четче ее зовет саке).

- Это у вас пенсия такая, или просто привыкли с шиком жить? - Ай, не удержалась.

Регина решает, что Габриэль обязательно должен занервничать, если ему очень серьезно сказать, что ей и правда тринадцать; она также решает, что разочаруется в нем (без постиронии, без насмешки, без толстого слоя сарказма), если нервничать он не начнет.
Думает сначала проверить, потом пропускает через себя его желчь и довольно щурит глаза - пусть повеселится.

Вопрос: можно ли Регину считать спасителем мира?
В конечном счете она же все проебала. Сначала спасла, а потом - не очень. Мягко говоря. Привилегия у Регины тоже была, в чем-то покруче какого-то там огромного дома с банями и прочим, и прочим, но, собственно, зацикливаем к проебству.
Втягивает холодный свежий воздух и пальцами пробегается по собранным в пучок волосам - все шпильки остались на месте. Может, вморозились. Подцепляет одну пальцем (не может не нервничать, руки ищут успокоения, это выглядело бы смешно и, наверно, жалко, если бы в каждый миллиметр движения не был почти кинематографичен), засаживает обратно.
Отчего-то тревожно.

Поднимает глаза; поднимает голову.

Нет, сначала глаза уходят к мечу, фиксируют ладонь на нем; потом уже воспроизводят ожидаемую от них траекторию.
Забавное дело: тревожность уходит; клин клином или типа того, получается? Ей жутковато, но схватившийся за меч Габриэль - это по-своему мило, как посмотреть ролик, где собака ребенка защищает. Жутковато, но закрой пасть от деда звучит так неожиданно и в рамках пятиминутного знакомства чуждо, что слишком много внимания забирает себе (прямо как она сейчас быстро перехватывает яркую ярость со злостью - вот повезло!)
Жутковато, но Регина - это Регина, и рука отпускает шпильку.

- Мяу, - лучезарно улыбается Джина; не нежно, даже не как-то кокетливо - что-то приторное там определенно проскальзывает, но слишком быстро; подняли, чтобы отставить в сторону. - Но охотнее я отзываюсь на Регину. Бестолочь обязательно припомню.

Ей больше всего нравится показушно его не бояться - как будто бы этого от нее требует тяжелая атмосфера, вальяжно разлегшаяся на широких плечах, буравившая взглядом почти надменным; Джина улыбается, шкодливо, как и положено котятам, а потом резко свое внимание к Бьярки обрубает: показушно можно его еще и игнорировать.

- Чего встал-то? - обращение к Габриэлю - клюква без грамма сахарной пудры. Знала бы про его великие (вопросительный знак) чувства к Беатриче (что-то такое она в нем то и дело нащупывает, но никакой конкретики ей, конечно, открыться не может), сказала бы: не позорься ради нее и не напруди в штанишки ради всех нас.

Ожидающе смотрит на деда: идти вперед него не хочет; нетерпеливо переступает с ноги на ногу - саке, то есть рис, то есть, источники, ей уже на ухо кричат и зовут к себе. Бьярки, очевидно, занимал проход (у нее множество разнообразных мыслей по этому поводу), но смотреть она на него пока не будет - решила ближайшие пять минут деланно отворачиваться, чтобы не думал о себе слишком много. Страшно и страшно, хуй бы с ним, бывало и страшнее.

Регина любит строить глазки и мелкое хулиганство; по совершенно очевидным причинам ей также весьма и весьма по душе внимательные зрители и люди, поощряющие хулиганство. "Хорошая девочка" - чем не поощрение? Регине это подходит, даже когда слова всякие шакалы гавкают без правильных эмоций.
Чуточку снисходительный взгляд курящего мужика, смотрящего на нее откуда-то сверху - место до неприятного знакомое, но гниль тянет к гнили.
Чувство опасности встревоженной стрункой натягивается, когда Бьярки хохочет; для Джины лучшей приманки придумать сложно.

Вслед не смотрит, только думает обреченно - вот он наверняка может головой вниз прыгнуть, и ничего ему не будет.

- Ты если захочешь, только попроси, мяукну и тебе, - Габриэль вот не пугал совершенно, и голос Регины становится громче и звонче. Комфортно.

Она слушает старика только из-за того, что не никак не может выдрать из себя дурацкую привычку стариков любить; отцовские, материнские фигуры - это все полная херня, лишенная вдохновения.
И молчит в ответ поэтому же - и так все знает. Могла бы притвориться, что ее волнует чужое прошлое и какие-то там раны, вместо этого улыбается и кивает.

- Ужасно раздражает, - говорит как будто бы невпопад. - Что мое тело снова стало идиотски хрупким.

Решает, что деду можно пошуршать немного секретиков. Глупые секреты, не имеющие даже символической цены; для Регины, впрочем, это все значило слишком много. Понимает это - потому и выскабливает, как может. Медленно, с трудом.

Кукла - нравится, кимоно ее - нравится; одобрение удачно смешивается с интересом, она крутит головой, разглядывая внутреннее убранство, размышляет (крайне поверхностно) о том, что очень уж это все похоже на что-то немного более капиталистическое, нежели просто крутой дом для крутого дедульки. Может, ошибается, но спрашивать все равно не будет.

Сколько времени они планировала здесь провести?

- Саке по нам уже плачет, - это очевидно, как очевидно и красочное но, вырисовывавшееся следом. Регина, впрочем, произносит его не сразу - изволила поразмышлять. - Драгоценным гостям должно быть позволено все прелести совмещать! - Интонация просящая процентов на пять, все остальное - честнейшая наглость.

Ей неловко, впрочем, перед рисом, а Миямото в голове становится совсем маленьким, усохшим и немощным старичком, вот аж сердце сжимается, стоит ей представить, как печально и несомненно одиноко он будет выглядеть. Вы не понимаете. Страшно печально. Войдет в компиляцию грустных видео.

- А показать и вы можете, разве нет? - хотя Минеко ей нравилась по-умолчанию; живые-неживые девочки, выполнявшие роль обслуживающего персонала, занимали особенную нишу в несомненно бескрайнем сердце Регины. - Заодно экскурсию проведете. Расскажете, зачем вам вот это вот все.