Красная грань тени подбирается к ногам; Сара отпрыгивает, прижимая руки к груди, вглядывается в кишащую жизнью черноту. Что-то клацает в ее сторону клювом - дрожь пробивает колени, заставляет замереть, содрогнуться.
Хочется спать - сон напирает, хватает за шею, тянет за волосы. Сара хмурится, щурит один глаз, целясь пальцем в заполненную пустоту; сначала не происходит ничего, а потом все перестает происходить.

Когда тень остается за много-много километров позади, ее впускает в себя лес. Его шум успокаивает, хотя отсутствие прыгающих туда-сюда кроликов нервирует: как будто вся мебель в комнате сдвинулась на сантиметр.
Сара поднимает глаза к небу, чтобы проверить время, но солнца нет - ни одного из десяти. Если пройти немного дальше в лес, то можно наткнуться на стрелу, которая сначала промазала; дивное зрелище, потому что невозможное, но свершенное, однако времени у Сары нет - так она, по крайней мере, думает.

Спешит. Торопится даже.

В городе тихо. Каждый раз, когда принцесса умирает, все ее подданные, подобно кроликам, засыпают. Сара не удерживается, заглядывает в окно, оставшееся не зашторенным - в доме по-приятному темно и уютно. Проникнуть бы внутрь - но нельзя, нельзя.
Бежит.

Перепрыгивает через огромный валун, с горы обрушившийся прямо на дорогу, смотрит налево - там, не так уж и далеко, но не слишком близко, замер в воздухе дворец. Такой же мертвый, как хозяйка.

Сара останавливается только тогда, когда добирается до пшеничных полей. Столько места - и все под пшеницу отдано. Пройди десяток километров в другую сторону, наткнешься на столько же бамбука. Вроде бы в другой стороне рис, но Сара не уверена.
Ждет лифт.

Человек (а человечиной от него воняло просто ужасно) неинтересный (только вонючий).

- Кислая рожа, - заявляет Сара.

Что за Собек? - это то, что она спросить не успевает, потому что быстро начинает делать шаги назад (где-то пять).
Солнце.
Солнце!
У нее вот рожа совсем не кислая - сначала она, по глупости, улыбается, засматриваясь на сияющий шар, но потом, опомнившись, вскидывает голову к синему-синему небу. Считает, снова до пяти, и встревоженно опускает взгляд.

- Уничтожь его, пока у тебя есть такая возможность. Оно твое, - подходит поближе, не скрывая легкого отвращения. - Иначе охотник придет и сам его уничтожит. Несмотря на то, что оно твое.

И право на уничтожение, очевидно, принадлежит ему.

Она тут же жалеет, что дала ему хоть какой-то совет - человек ведет себя, как им и положено, нагло, слишком быстро, необдуманно. Это ей вздыхать нужно! Но Сара не вздыхает.

- Я старшая, - хмурится. - Принцесса пока мертва. Разве ты не должен знать? Сан говорила, что люди из лифта все знают про нас, - она заглядывает за спину человека, надеясь увидеть в лифте кого-нибудь еще. - Все остальные спят, - больше не хмурится. - Это же был не ворон? Если ворон, то его убьют.

Кажется, то был ястреб. Сара пожимает плечами - ненадолго. Как только кому-нибудь потребуется, ястреб станет вороном, или - просто глупой птицей, которую можно будет убить.
И с человеком то же самое: пока он человек-из-лифта, все у него хорошо. Но луна его съест, переварит, и будет он просто человеком.
А что они делают? Спят. Спят и умирают.

- Мне не нужно, чтобы ты тут мешался. Принц уже есть, а ничего другого принцессе не требуется.

Целится в него пальцем.

- Вэйн. Не хочешь спать, Вэйн?

Она вдруг срывается с места и подбегает к нему, потому что чувствует прилив сожаления и желания помочь: это меньшее, что может сделать; подпрыгивает, не сводя с него глаз, и всаживает в вонючую шею ножик.