Металл морозит спину. Это неприятное ощущение, а к неприятным ощущениям никогда не привыкнуть.

Фереолле безразлично смотрит вверх.

Строго говоря, другого выхода у нее нет - шею будто (будто?) заклинило, и остается только или смотреть на потолок, или погрузиться в темно-красную тьму закрытых глаз. В темноте не страшно, но неприятно. В нос сразу бьет вонь беспомощного одиночества, а где одиночество - там голос , манящий и отталкивающий, как и положено всякой фигуре, окутанной божественным светом.

Поэтому Фереолле смотрит на потолок.
Он далеко, как и что-то, что она не может облечь в слова. Похоже на желание помолиться, но ей запрещают молиться, потому что она - Зверь, глорифицированное оружие, и божественная любовь ей ведома быть не может.
Но молитвы кажутся ей красивыми. Их хочется попробовать на вкус, но язык становится тяжелым и неповоротливым, стоит начать, а мысли - вязкими и неподъемными.

Неприятно.

Мороз, гоняющий по спине мурашки, единственное, что она сейчас чувствует. Это своего рода подарок - Фереолле знает, потому что иначе оторванную руку хочется вернуть на место, и каждая секунда, проведенная без нее, приводит ее в бешенство.
Стрелы, торчащие из живота, хотелось бы выдрать и засунуть в глотки их хозяев.

Поэтому хорошо, что она ничего не чувствует. А мороз - вроде наказания.

- Поторопись, Роа.

Острова существуют вопреки всему, что творили Небеса. Казалось, бескрайняя сияющая ярость астралов их только сильнее делала. Фереолле не уверена, когда сможет спуститься туда.

Поэтому сейчас - просто свешивается с балкона, зная, что не выпадет. Тянет руки к далекой жизни внизу, опасливо прижимает к себе. Как и многим (но не всем), ей мерещится иногда красное на белом.
Иногда кровь под ногтями - тогда их хочется вырвать. Начать сначала.

На самом деле крови уже давно не было. Ну, по человеческим меркам. Или ей так кажется. Понятие времени для нее смазалось уже слишком давно.

Ох.

Ядро греет ее изнутри, наполняет грудь чувством, очень похожим на удовлетворение - приятно. Смотрит на пальцы (белое, без красного) и хочет высчитать по ним, сколько дней прошло с тех пор, как за ней гнались неумные бабочки: раз, да, три- сбилась.

Не хочет оборачиваться, теряет тепло в груди, задерживает дыхание.

- Мадроаль.

Шепот ее заполняет зал, но угрозы за ним не прячется.

Слезы заполняют глаза - ей не грустно, не весело, ей только морозно, просто так получилось, что, если долго не моргать, глаза пытаются себя спасти. Фереолле это понимает на базовом уровне, потому что и она - инструмент.
И тоже попыталась себя спасти.

Сдавшись, позволив векам сомкнуться, она видит перед собой бесчисленные разноцветные фракталы. Еще видит бабочек: случайно забрела за границу между настоящим и будущим, заглянула, куда не следует.

Скупые слезы текут по щекам, и ядро гудит, ворочается в груди - не сердце, но кое-что важнее, сильнее. Иногда она слышит тихий голос эссенции, случайно к ней через ядро привязанной, но молчит. Во-первых, голос слишком тих и вряд ли направлен к ней.
Во-вторых, Зверям не положено знать так много.

- Я не прошу торопиться. Я прошу спешить, - тон обиженный, как у ребенка.

Она чувствует, как лезвие режет. Моргает снова (быстро, едва заметно), вздыхает чуть громче (воздух режет легкие и просится наружу). На ядре сейчас столько ограничений, что по боли она чуть не скучает - чувство, примерно сравнимое с подобной океану печалью (и злостью) из-за утерянной руки.
Это ее боль. Но больше не ее.

- Я не запомнила его имени, - губы тяжелые. Чужие. - Он будет новым героем.

Смотрит, наконец, на Роа; глаза ничего не выражают, такие же мертвые, как и все ее тело. В район живота растекается тепло - чья-то магия. Противно, неприятно; новая чужая часть для Фереолле, которая уже не помнит, как выглядела, когда вся принадлежала себе.
А было ли у нее имя? Отводит взгляд, задумывается.

- Наверно, лет на десять. Ему не добраться до Небес.

Даже если в его руках очередной артефакт, рассекающий собранных по кусочкам детищ Небес, впереди - слишком длинный путь; запас оптимизма у людей выглядит бездонным, однако, и Фереолле это знает уже точно, на самом деле исчерпывается довольно быстро. Ядру это нравится. Фереолле это нравится.
Исходные Звери для оружия были выбраны не просто так.

- Я хочу встать.

От Мадроаль воняет стыдом - и Фереолле не хочет поворачиваться к ней уже хотя бы поэтому.
Какой ей толк стыдиться, что она получит из этого? Просто безобидное самобичевание, не оставляющее следов на теле, призванное утешить хозяина тем, что он не бездушен, что может расти, что может оставить прошлое позади.

- Вот оно как, - протягивает каждую букву, издевается холодным добродушием.

Идти с ней?

Не удерживается, смеется; с наслаждением, самым искренним удовольствием. Это хорошая шутка: игнорирует все, через что они прошли вместе, активно стирает все, что Фереолле испытала одна.
Такие шутки рождаются только благодаря стыду; она похлопала бы, не будь ее руки такими тяжелыми.

- Я не ты, Мадроаль, - оборачивается, потому что чувствует себя лучше и выше, чем астрал. Чувствует себя сильнее. - Ты это знаешь. Кто я в твоих глазах? Кролик? Мышь? Что-то безвредное, я не сомневаюсь.

Глаза, разорвавшие реальность, чтобы, зависнув над Фереолле, уставиться на Мадроаль, слабо пульсируют.
Целятся.

- Быть может, ты жаждешь смерти? - Поднимает голову - Мадроаль ненамного выше ее, и все же эти пара сантиметров нервируют; ей хочется быть значительно выше. Больше. Страшнее. - Освободи мое ядро.