Ее тело стало ощутимо слабее.

Хватаясь за рукоять ножа (обычной нож, будто с кухни украденный, но неожиданно красный, не выглядящий настоящим - приятно обжигает поначалу кожу, как горячая вода в душе; материал - самая настоящая, простецкая злость, до которой никогда не трудно добраться), окидывая взглядом существ незнакомых, знакомо настроенных отрицательно, она не чувствует по-настоящему, что ей ничего не грозит.
Регина отрешенно улыбается: боли не боится (ложь), но боится потерять часть себя. Буквально. Мадроаль что-то там вроде говорила про восстановление тел, но Регина слушала ее вполуха, засмотревшись на что-то, и теперь могла только гадать, заключался контекст восстановления в "да, конечно" или в "нет, невозможно".

У нее нет, к тому же, отменного нюха. Она сможет отличить дешевый парфюм от дорогого (поэтому запах Регины - ненавязчивые карамель и корица; маленькая пекарня в закоулках Дании; в подметки не годится мутной воде, воняющей жженым сахаром, продающейся за копейки), но не более того.
Зато она чувствует чужие эмоции, как мало кто может. Не догадка, не интуиция, а просто знание. И, если некрофантазии злились, завидовали, жаждали смерти, то существа, подбиравшиеся к ней, едва ли испытывали что-то, кроме тухлого желания.

Значит, мертвые.

Но это почти так, как было раньше: Джина не испытывает особенных проблем с тем, чтобы отделить голову от тела: это не первое ее родео, детка (в глазах вспыхивает что-то унылое, заставляющее следующий удар нанести с новыми силами, излишними, пачкающими широкие рукава джинсовки ошметками).

Ее не покидает ощущение, что она во что-то вляпалась; поэтому Регина на всякий случай молчит, не растягивает удовольствие, зарываясь (всегда) алым лезвием поглубже в гниющую плоть. Интересно, это мир, до которого они не успели добраться, или мир, из которого эвакуировали уже всех, кого успели? Эссенцией тут и не пахло.

Хочется курить - это злит.
Хочется выпить - тоже не самая лучшая привычка.

Джина, стиснув зубы, успевает отпрыгнуть от очередной твари, в следующую отправляя меч щелчком пальцев - выпендривается сама перед собой. Меч, сверкнув более насыщенным красным, пробивает его насквозь, превращая голову в отсутствие головы, и растворяется в собственной дымке. Фокус красивый, но слишком много эмоций берет - в Шпиле ее магия деформировалась, и Регина до сих пор не могла привыкнуть.

- Срань какая-то, - цедит, невнятно бормочет; просто набор звуков.

Отсюда надо съебаться - затаиться в кустиках каких-нибудь, и пусть тот, кто сюда прибыл первым, сам разбирается.

В другой ситуации враги, которым конца не было, привели бы Регину в восторг. Фракталы. Они идут, и идут, и идут, и рука поднимается, опускается, снова поднимается, и взмахи сначала становятся тяжелее - уставшие, медленные, а потом вдруг ускоряются - адреналин, близость смерти.
Но сейчас, вот прямо в этот поганый вонючий раз, все немножечко неправильно, чуточку не так: нужна другая подготовка, время, место, может даже сама Регина.

Она позволяет ножу исчезнуть - все равно исчерпала его уже до конца; смотрит на мертвецов, объединяющихся в единую массу, собирается с мыслями, чтобы сообщить им что-нибудь о коммунизме. Параллельно - оглядывается в поисках маршрута для побега.

и правда, бам!

Звучный выстрел отдается пищащим звоном в ушах; Регина морщится, частично - из-за неприятного звука, частично - из-за неприятных воспоминаний.
Побег, очевидно, нашел ее сам, и Джина с ним спорить не будет, только дайте ей его рассмотреть.

Руки черные, как космос за пределами Столицы. Ага, окей. Пугает немного, но, в принципе, жить можно.
Так, а сколько эти рук? Начинает считать, сдается, поежившись; неприязненное ощущение прокручивается в груди, и Регина его раздраженно давит.
Но голова шакала заставляет отвернуться; Регина делает вид, что ее страшно, невыносимо интересует то, что происходит во всех возможных направлениях, не соприкасающихся с собачьей головой. Окей, шакальей.

Оказавшись на земле, она пару мгновений как будто бы в смятении ковыряет пыль носком кроссовка, разглядывая ноги; на самом деле, конечно, решает, насколько мерзко иметь не человеческую голову при (вроде бы) человеческом теле.
Д**** бы сказал, что есть штаны - есть и трусы, а где трусы, там и член, а где член, там одни и те же мысли, в разной степени закопанные. ...Ну, какую-нибудь подобную хуйню он бы сказал, короче. Регина решает расслабиться и, почувствовав, что она дала слабину, тут же вылезают наружу привычки, выработанные примерно для таких вот ситуаций.

Привычки Регины состоят из:
а) наивного доверия в округлившихся глазах;
б) лучезарной улыбке, подрагивающей от страха;
в) голосе на тон выше, обещающем кого-то слабого и податливого;
г) премило сжатых в кулачки пальцах;
д) и так далее, и тому подобное.

- Я на-, я нажала какую-то кнопочку, - с придыханием сообщает Регина. - Но со мной все хорошо! Правда! - Кружится на месте, демонстрируя свою целехонкость. - Спасибо, спасибо большое!

Правильно же говорят, собака - друг человека.

От нее, очаровательной дурочки, разве много можно ожидать?
Вот и как его... А, имени не говорил (все равно бы не запомнила, а даже если бы и запомнила - услышать от Региночки свое же имя - та еще задачка). Анубис, короче, от нее многого ждать не собирался; не отходи далеко? Мысленно Джина аж давится удовлетворением. Не будет. Ты делаешь пиф-паф, а я делаю нихуяф.

Нет, не может она на него долго смотреть. Даже притворяясь конченной идиоткой, сквозь линзы которой имела чаще всего дело со стремными мудаками. Почему вот у него голова такая? Он что, бог? Египетские боги, что, правда существовали? И были у них дробовики и гранаты?

- А что мы тут искать будем? - Вопрошает самым невинным тоном, не позволяя ему иметь никаких "ты". Все. Региночка в твоей пати, Анубис, и терпеть тебе ее натренированный мягкий голосок прямо за своей спиной. Просьба одна: не останавливаться слишком резко, чтобы не врезалась. - Я могу помочь!

Руку вверх задирает, демонстрируя моральный подъем; прохаживается по его эмоциям, но никакую достаточно яркую уловить не может - придется продолжать использовать запас, собранный в Шпиле.

Дальше она взмахивает уже зеленым мечом.

- У меня вот, что есть, - довольная она на самом деле, поэтому и мягкость на одну миллионную миллисекунды проседает, и круглые глаза становятся... менее круглыми. - Драться я могу, - спину прикрыть не обещает.

Вещи, которые успешно игнорирует Регина:
а) вонь мира (организм адаптировался моментально, ведомый ненавистью привыкшей Джины к тошноте);
б) запах Анубиса (собачатину не воспринимает, как какую-то вонь или навязчивый призрак; с какой-нибудь брошенной Бастет было бы то же самое);
в) бесконечный гул со всех сторон.

Но по сторонам смотрит действительно внимательно, хотя новых зомби заметить пока не может. Сама в драку, конечно, не полезет, зато Анубису пальцем ткнет обязательно.

Ее улыбка не дрожит под прицелом чужого недоверия хотя бы потому, что Регина по ней скучала: шалость, невинное хулиганство, самая простая ее маска без какого-либо нюанса; просто карикатура на дурочку. Easy on the eyes; она обычно глуповато хлопает ресницами и излучает тепло.
И лицо в сторону не отводит - только взгляд убегает; можно списать на испуг, на самом деле - легкое отвращение. Его голова вызывает в ней ощущение, сродни зловещей долине.

Такие когти знакомы.
Обычно это (были) пальцы, которые просто так ощущались, когтями. Они сжимаются (точно так же) на щеках, потом ей говорят: завали ебало и соси
или
Прикладывают горлышко к губам и поднимают бутылку
(рука всегда в конце опускается на горло, пальцы жадно прижимаются к коже, когда гортань смыкается)

В голове язвительное: что, лицо покрутить надо, чтобы увидеть, что на нем крови нет?

- Благодарность - одно из самых важных чувств! - вместо яда она истекает сладким теплом; на самом деле, благодарность ей не нравится - она с трудом формируется в оружие, а щиты Регина не любит.

Город действительно есть, возвышается неподалеку многобещающими многоэтажками, только немного не достающими до небес (это ей, наверно, просто кажется издалека).
Бухло? Регина моргает.
Бар?

- У тебя есть бар? - Даже переспрашивает.

Она быстро переключает свою подсветку на более мягкую, можно подумать, не оживилась только что, не встрепенулась; Регина не чувствует в нем больше достойного внимания раздражения, а значит - надо продолжать в том же духе.
С другой стороны, Шпиль - та еще деревня.

- А где он? Я тут совсе-е-ем-совсем недавно! - В Шпиле, то есть, но он же не дебил, догадаться должен.

Притворяться дурочкой даже в баре не хочется, но всегда можно просто спиздить пару бутылок и раствориться в ночи; к тому же, может, у Анубиса хреново с памятью на лица? Как у собак с этим вообще? А у шакалов? духи надо будет другие использовать.

Регина решает посмотреть туда, откуда ее только что """спасли""".
Монструозная хуйня оптимизма не внушала.
Руки, конечно, так и чешутся. Обрушить на нее рыцаря, притащить топор. Некрофантазии такого размера были редкостью; Регина постоянно теряет им то руку, то ногу, то вовсе лишается живота, но продолжает, как одержимая, бежать им навстречу, чтобы в конце остаться посреди абсолютного мессива; Хиэль гладила ее по голове, целовала в лоб и говорила спасибо - эту благодарность Регина всегда забирала себе.

Она быстро нагоняет собаку.
Пока зомби вокруг прячутся (?), не на что отвлекаться от гор мусора. Джина бы не стала и пальцем касаться вонючих холмов, но легкий, усталый интерес несомненно испытывала. В чужом барахле, с другой стороны, копаться интереснее (и безопаснее, что ли).

Пригород самую малость похож на тот, в котором она провела свое детство, но немного побогаче; зато заметно грязнее.

- Пойдем туда, - заявляет (неугомонно веселым тоном) Регина, пальцем тыча в выбранный наугад домик.

До города еще идти и идти.

Ответа не дожидается, сама к зданию и идет (на ходу решает, что, в общем-то, если ему обязательно вот надо переться дальше, то пусть, она из окошка посмотрит потом, как он решает проблему отожравшейся громадины); упирается лезвием меча во входную дверь - та предсказуемо открыта.

Пианино пускай оставляет себе.

- В Пьесе, - бурчит под нос, потому что жизнь только стала немного сложнее.

Как она за месяц не наткнулась на бар - понятно; превратилась в придурошную затворницу, клад, который буквально под ней был, не нашла. Накручивает на палец прядку волос у лица, задумавшись.
Думает: так бутылки даже легче будет пиздить.
Опускает руку.

Ей хочется насмешливо сощурить глаза, ухмыльнуться, бросить шпильку; у нее вопросы о возрасте вызывают всегда одни и те же ассоциации, даже сейчас, несмотря на то, что никакой созревшей похоти сорвать сейчас не могла.

- Восемнадцать - есть, - весело щебечет, все детали оставляя при себе.

Потому что - а сколько ей уже девятнадцать? Вот она умерла. Вот она энное количество времени провела в Столице.
Там времени не было: тело мертвое, фальшивое, выданное для вида. Тело свое она то и дело обнаруживает в "других мирах", и там время тоже идет, хотя его нет. Иногда проходят часы, а иногда - дни. Бывает, месяцы. Особенно под конец, когда она пустилась во все тяжкие и пряталась от архангелов.
Трогает свое лицо, испытывая жгучую необходимость посмотреть в зеркало - ей точно на вид все еще лет девятнадцать, как и надо?

В ответ возраст не спрашивает; его манера поведения сформировывалась обычно у мужиков после 27 лет.

Внутри дома воняет как будто бы поменьше, по крайней мере, Регине становится проще насущный мусорный запах игнорировать.
(Ненарочный) тяжелый взгляд Хэтчер расценивает, как невербальную просьбу вслед за ним по лестнице не спускаться: радостно машет ему на прощание рукой, неспешно бредет на кухню. Стол - пыльный, пустой. Никаких тебе следов чей-то последний трапезы; даже одной тарелки с покрытой личинками яичницы нет.

В поисках острых ощущений Регина подходит к холодильнику и уверенно тянет ручку на себя; оттуда вываливается тухлый, душный жар. На Джину смотрят с мутных полок гнилые остатки еды, не дождавшейся своих хозяев, неожиданно сменивших диету.
Она решительно захлопывает дверь.

- Только одна? - Искреннее разочарование спрятано под щедрым слоем игривого любопытства; это даже меньше, чем немного.

Хочется предложить засунуть ее в рюкзак (не поняла, было ли то у Анубиса свое какое-то карманное пространство), но собака почему-то бутылку открывает. Расточительно
и почему-то в горле встает ком.

В том, что у него свой бар не просто так, сомневаться не приходится; хотя льет слишком щедро для сомелье - винный этикет в этом количестве тонет.
сюда бы сырную тарелку
Выкинутую пробку отчего-то жалко; Регина вдруг решает, что хотела бы ее забрать себе, на память. Это же ее первый посещенный мир, в конце концов.
сейчас она сядет на стол, а он будет на стуле; бедро стягивает воспоминание о кобуре
С правого плеча сползает лямка рюкзака.
если это Воспоминание резетнуть снова, они еще раз вместе увидят закат

Его вопрос долетает, прорывается сквозь густой туман (бедро вообще сжимает много всяких воспоминаний), и свинец взгляда отрывается от бокала.

- А?

Смаргивает наваждение, пытается натянуть улыбку обратно; кривая, такая же кислая на вкус, как вино.

- Да...

Машинально отпивает; она условно привыкла ко вкусу более богатому, но, если долго ошиваться с другими студентами, то в твои руки попадет достаточно дешевого говна, после которого вино из зомби-подвала покажется не таким уж и дерьмовым.
И кивает - пережидать Джина умела.

- Для таких ситуаций отлично подходят- подходят статьи из дешевого глянца, типа, 20 вопросов, чтобы узнать друг друга получше, - нарочито веселый тон - она явно кому-то подражает; каждое последующее слово облепляет все большее количество хрипоты, такое, что Регина уже не может ее игнорировать.
Как, очевидно, и собеседник.

- Вот, например, если бы ты-

Она буквально задыхается; резкими, неаккуратными движениями ставит бокал на стол и срывает с себя рюкзак; эх, Региночка, это же пиздец какой-то; рыщет в нем так, будто там миллион вещей, выуживает пачку сигарет с зажигалкой и, наконец, выпрямляется.

- Пиздец какой-то, - сообщает Анубису; дрожащий голос - на тон ниже, сомнений в себе вызывать уже не может. Вот и улыбка - совершенно искренняя, даром, что лучезарности лишена; ломанная, некрасивая.

Думает сначала выйти на улицу, но ограничивается окном у противоположной стены; высовывается наружу, непослушными пальцами на удивление быстро справляется с зажигалкой.
Сигаретный дым - прогорклый, неприятный, лишен изящности. Регине не подходит абсолютно.
Ломать комедию дальше, наверно, будет верхом идиотизма. Стряхивает на мертвую землю пепел и возвращает туловище обратно в том - на собаку даже не смотрит, молча подтаскивает стул к кухонному гарнитуру и забирается так, словно древесины не имеет привычки становится трухлявой.
Распахивает дверцы ящичка наверху, копошится.
Хотя бы чем-то занять руки, на что-то отвлечь глаза, забить голову, в которой что-то орет.

- Я вообще люблю кнопочки нажимать, - слова выговаривает на удивление четко, несмотря на зажатую зубами сигарету - очевидно, не в первый раз. - Там реально была только одна бутылка?

Там - всего лишь сраная упаковка крекеров; хватается за нее из принципа, ради него же ищет глазами срок годности (алфавит иного мира - чуждый, но понятный, и с непривычки от этого немного болит голова).
Смотрит на свои ногти без маникюра: недоделанная Регина, не совсем Регина, неполная; таких деталей полно, они маленькие, чужому глазу незаметные, но Джина о них знает. Поэтому - игнорирует. В мертвом мире хороший лак для ногтей не найти.

Отставляет бесполезную коробку в сторону и бросает недокуренную сигарету в раковину - стул тут же и ломается.

- Бл^я [indent] д_ь!

Руки холодные - готовилась упасть; ладони липкие - чужое прикосновение.

Отворачивается, потому что: морда, скребущий ком в горле, детский стыд, взрослая неловкость, очки, которые ему совершенно не идут, школьная форма, горящая школа, колени, сжатые другими коленями, если бы ты мог, что бы ты изменил в том, как тебя воспитывали?

Регина вскидывает голову - усмехается; усмехается удивленно, почти шокированно; усмехается не шакалу, а самой себе. Забыла про пса. Надежно спрятала в самом темном уголке, чтобы в голову не лез, и он, как и всегда непростительно хороший мальчик, не лез вперед, даже когда появилась настоящая собака.
Хочет ответить, что не паникует, но на деле паника тисками сдавливает позвоночник - вряд ли Анубис понимает причину (а вдруг он умеет читать мысли?), поэтому пощечина его ей понятна.
Даже полезна; но причинять Регине боль нельзя, конечно, поэтому усмешка на секунду гаснет, уступая чему-то мрачному, темному, опытному. Но, в конце концов, Джина просто смешливо скалится.

- Животные, проявившие агрессию к человеку, обычно долго не живут, - насмешливость неубедительно выглядит, когда глаза бегают, а голос становится то тише, то громче.

Она смирно сидит на столе (привычно, приятно, сердце учащает ход) и мается из-за чужого жара (ассоциации получается стереть, раздражение прижимает сердце к стенке, чтобы оно успокоилось).

- Ничего страшного, руки у меня есть, - затравленный зверь; ей неловко (как всегда, а, Регина) за охватившие верх эмоции. Ее также беспокоит то, с каким она, оказывается, трудом переживает чужую смерть. Честно говоря, Хэтчер стала уверена в том, что то, что происходит с другими людьми, ее уже не волновало.
А оказывается, что перед глазами мельтешат звездочки, и зубы рвут нежную кожу на губах.

- Поиграть в дебилку хотелось подольше, - слова произнесены вслух, но ни к кому не обращены; Регина прячет бледное с красными пятнами лицо в руках и дышит. Она и до десяти считает; это, детка, тоже не первое ее родео. Вот забавно: сначала она перед Д**** чуть сознание не теряет из-за пса, а теперь перед собакой чуть сознание не теряет из-за него. История - замкнутный круг.

- Знаешь, что будет очень смешно? - Выныривает из ладоней. Голос все еще хрипящий, но дрожь уступает уверенности. - Если ты еще и полицейский.

В чем заключается шутка Хэтчер объяснять и не думает.

Как будто это карма; как будто ей нужно его убить, чтобы расправиться со всеми своими скопившимися демонами.
Но это будет означать, что Анубис не совсем настоящий, а принимать реальность, в которой она общается с галлюцинациями, не хочется. Живи, короче, собака, хуй с тобой.

В горле пересохло, и Регина тянется к бокалу, не потому, что вода далеко, в рюкзаке, который остался валяться на полу, а потому, что вином жажда утоляется хуже, а значит, что и выпить его нужно больше.
Два глотка делает, больших и жадных, лишенных всякого уважения к подобному сорту алкоголя; пьет не ради вина, а ради спирта.
Половины бокала будет мало, чтоб запьянеть - то же самое и про целый бокал и, наверно, даже бутылку. Мысли замедляют ход, но Регина не знает, сколько ей придется выпить, чтобы они начали путаться, пока не станут неразборчивым клубком, ничего не тревожащим.
По крайней мере, шакалья голова теперь напрягает не так сильно; у него приятный голос, поэтому не обращать внимания на то, что этот голос производит, значительно проще.

Легче всего в себя прийти, когда задумываешься о том, какая ты красивая (как Регина, например); это потому, что можно отвлечься на контролируемые элементы: осанка, наклон головы, то, как пальцы лежат на бокале. Красуется сразу для всех и только для себя; Джина боится показаться недостаточно очаровательной даже тем, чье мнение в остальном ее волнует мало.

- Такое вино в баре лучше не представлять, -заключает, проводя рукой под одной из косичек. - Поэтому я его себе заберу, - ну, то, что осталось в подвале. - Их там сложно найти? - Хорошо замаскированное "покажешь?", потому что согласна обойтись и без прямой помощи.

От лапы на голове до самых пяток - все тело пронизывает раздражение; Регина, морща нос, и уклоняется, и ладонью отбивает ладонь. Кокетства в этом нет (хотя каждое движение Джины им ощутимо отравлено; грубо отмахивается мягким взмахом руки, носик морщит именно так, как это делают на экране глуповатые, но хитрые блондиночки с родинкой у рта, когда их богатый будущий муж дарит шубку неправильно оттенка), как и в закатанных глазах.

- Охуенно справляюсь, - поправляет, но вроде как миролюбиво.

В шакалью пасть заглядывает с нескрываемым интересом: пытается понять, как он пьет. Выглядит это и правильно и нет, примерно как иномирные буквы, которые ты все равно понимаешь, поэтому Регина решает туда больше не смотреть.

- Потому что копы известными своими связанными руками, - кивает, уже не так миролюбиво. В ней закипает презрение; она соглашается с тем, что немного преждевременно, поэтому крутит воображаемый рычажок, ослабляя огонь конфорки.

Руку протянутую предсказуемо игнорирует.
Сползает со стола - задумывается о том, что совершает какую-то ошибку; ошибка формы не приняла (только усмехается, и гулко и бесконечно детка отскакивает от стенок в голове; ей мерещится звук мотора, и Регина оглядывается, провожая взглядом несуществующую слетевшую с головы шляпу), поэтому отказываться от ее совершения сложно.
Колени, тоже предсказуемо, ватные и ненадежные. С большим запозданием понимает: зря курила или надо было попросить другую сигарету (нисколечки не сомневается в том, что шакал курит).
Но, так как Региночка - все еще самая клевая и невероятно охуенная, за Анубисом она следует, даже не качнувшись.

Дорога в Тартар, впрочем, легкой быть не может.

Задерживает дыхание, будто в воду нырнула; зубами скрипит, потому что годы идут, а ее так хватают и хватают все, кто только дотянется. Даже когда террористкой стала, и тогда - хватали. С другой стороны, в последнем вроде как логика есть.

- Оставьте руки при себе, офицер, - недовольно ведет плечом, вроде бы улыбается, но как-то уже совсем не миролюбиво. - Ценю желание помочь гражданским, но вы уже, вроде как, вигилант.

Хорошо, что не частный детектив какой-нибудь.

Две бутылки назначает своими; по-хозяйски подбирает и прижимает себе, жалея, что рюкзак оставила наверху. Еще больше жалеет, что рюкзак недостаточно велик. Неважно; план обворовывать бар остается в силе, никто его не отменял.
Шакал почему-то остается внизу, и Регина, помедлив, ставит (свои) бутылки на стол, поближе к краю, вроде как чтобы он на них глаз не положил.

- Ну, - вопрос сложный. - Из Шпиля в другом мире - да, - а ведь там, наверху, бокал, в котором еще полным-полно вонючей кислоты. Ждет.

Регину такие наполовину полные стаканы очень манят, хочется поскорее увидеть дно и тут же обратно его затопить. Пальцы-то ведь до сих пор холодные, и звон в ушах - что колокольный; только и остается, что огрызаться или давать неполные ответы.

- Это что, допрос? - Она деланно пугается, вновь округляя глаза, и тут же неприязненно улыбается. - Как будто бы не твое дело? Просто не люблю полицейских. Они, знаешь, неприятные ребята. В моем мире, конечно, - поднимает руки, типа, ой, не хочу никого обидеть, исключительно мой исключительный опыт; по лицу, однако, видно, что каждая гаденькая интонация относится ко всем существующим копам во всех возможных мирах. - Очень уж любят размахивать своими пушками, ебать студенток и пользу обществу приносить, только если получилось пересечение с личной. И так далее и, веришь или нет, тому подобное.

Сердца Региночкам разбивать еще, но это, ладно, индивидуальный случай.

Полицейских она не любит, зато попиздеть - всегда пожалуйста; у нее это и рычаг давления, и защитный механизм, и что еще хотите, то и вставляйте.
Краем уха прислушивается к улице: надеется, что там не будет слышно ничего, но слышит слишком много. С другой стороны, попрется в таком состоянии в бой - точно руку потеряет, и ладно, что в который раз, только непонятно, как дальше быть.
Хотя, погодите.

- А если мне тут руку оторвет, ее в Шпиле приделают обратно?

Про дырки в животе спрашивать не решается; обычно, узнав тягу Хэтчер к получению новых отверстий, на нее смотрели, как минимум подняв бровь. Сама она в выпадающих кишках уже ничего такого не видела, но поднятые брови ее из себя выводили невыносимо.

- А какие ты знаешь команды? Ну, типа, голос там, дай лапу, все такое, - это потому, что, обернувшись, увидела злосчастную лестницу и снова немного разозлилась. Снова состроила из себя дурочку, но так карикатурно, что, понятно, только ради вопроса.

Отредактировано regina (2023-10-15 22:54:36)

Чужая сигарета пахнет куда приятнее; Регина думает только, что от нее самой пахнет лучше и больше на цветочный дым внимания не обращает. Нет, то есть, конечно, придумывает пару колких замечаний о том, как плохо сочетается шакалья голова с приторной сладостью, но сердце невовремя принялось колотиться, обрубая все попытки поделиться ядом.

Что руку приделают - хорошо. Регина теперь четче вспоминает то, что рассказывала Мадроаль (в этом четче не было ничего про шакаловых знакомых, так что, выходит, надо было топать к кому-то из божеств; нестрашно, божеств Джина не боялась) и задумывается, копошась в памяти - хочет выудить побольше полезной информации. Не получается.
Дружить Хэтчер не хочет. Решила, что друзей лучше не иметь вовсе, а то сердце продолжает громко и отчаянно стучать, будто сейчас наружу выберется - это пугает; Регина снова дышит и считает до десяти.

- Мм, нет, - даже хмурится немного, вроде как разочарованно. - Я хотела, может, чтобы ты возмутился и сказал, что не собака. Ну, или согласился, что знаешь команды, но какие-нибудь клевые. Морду откусить - это же даже не команда, - вздыхает. - С пастью выпад неплохой, я могу с этим работать. Только ты, конечно, неправ, у меня рот, да еще и совсем небольшой, - снова вздыхает, но теперь совсем уж фальшиво и наигранно; в качестве (ненужного) подтверждения своих слов рот открывает (в потемневших на полутон глазах поблескивает что-то) и тут же захлопывает (чтобы никакая мошка не залетела).

Захлопывает одновременно с грохотом.

Насчет драк она не согласна совершенно; в иное время рвалась бы уже наверх, но продолжает сомневаться в своей дееспособности.
Вот вам интересный прикол, подмеченный Региной: чмошные бывшие копы, оказавшись в иных мирах, избегают драк с космическими монстрами; она перетряхивает мысли (потому что ЗАЕБАЛ ТЫ ЕЕ УЖЕ, СИННЕРС, СЪЕБИ НАХУЙ ИЗ СВЕТЛОЙ РЕГИНИНОЙ ГОЛОВЫ) и понимает, что, возможно, сосредоточилась на чем-то одном, чтобы не ловить паническую атаку еще и из-за другого.

ну ты и сука, Регина Хэтчер

- Вау, - вдохновленно протягивает Джина, из воздуха достав помятую тетрадку в клеточку. - Знаешь, ко мне с такой эмпатией никто еще не обращался. Но мало того, что ты эмпат, ты еще и потрясающий детектив, - у Региночки много талантов (и умений); она может, как сейчас, смотреть глазами не просто восторженными, но вклюбленными; так смотрит девушка на первом свидании - ты привез ее в автокинотеатр, рассказываешь то, что прочитал случайно когда-то о режиссере, она жует жвачку и ты фантазируешь о том, как покраснеют ее щеки, когда резинка перекочует тебе в рот.

Иллюзия существует недолго - рожа у Регины кислая, несмотря (а, может, из-за) на противную ухмылку.

Тетрадь ей сейчас явно интереснее, чем поддержка непрошенных иллюзий.
Переворачивает шуршащие страницы - ухмылка смягчается, перетекает в улыбку, обращенную к чему-то далекому и формы не имеющему; на страницах только какие-то каракули, выведенные разными ручками и карандашами; на одной - пятно крови, заставляющее пальцы замереть, но тут же путешествие продолжить.
Нагляделась. Останавливается.

- Я жду, - поторапливает, но как-то очень уж мягко. - Нужен кто-то для драки.

Несколько каракуль вздрагивает.

Лев безмолвно сидит в тени рядом с лестницей.

- Марбас, - объявляет Регина. Несколько разочарованно.

В ее шагах, тем не менее, радостная пружинка, когда она подходит к демону; опускается на колени, забирается пальцами в гриву - он смыкает веки, скупой на эмоции.

[Губернатор.]

Рык - протяжный, негромкий; но слово из него вычленяется запросто.

- Губернатор, конечно, - переводится как "не выебывайся". - Ты сможешь что-нибудь сделать с говноедами на улице?

[Что болезнь для мертвого тела?]

Регина поднимается, кладет ладонь на шелковую морду. Марбас - один из самых обыкновенно выглядящих деймонов; ни горящих глаз, ни крыльев, ни даже змеи вместо хвоста. И слава богу, ей человека с головой шакала вполне хватает.

[На малый ключ более нет иных претендентов.]

Вопрос. Указание факта. Прими мои соболезнования.
Хвост льва дергается, как и девичья рука.
Ф. в голову не лезет, но, скорее всего, потому, что не вылезал.

[Они замедлят ход. Ненадолго.]

Трясет гривой - исчезает.
Регина разворачивается к Анубису и разводит руками, будто в подвал только что спустился чокнутый родственник, услышавший по телевизору о новой конспирации, наговорил всяких бредней и свалил.

- Могло быть и хуже. Лучше, конечно, тоже, но какая уже разница, да?

Хлопает его по плечу и выхватывает (чужую) бутылку из рук - свои открывать не хочет (и не может).

- А у тебя, получается, коллеги по значку и разноцветным мигалкам убили жену, и ты ради кровавой мести сдал оружие?

Щедрый глоток сопровождается всплеском буйного интереса на лице.

- В твоем мире вообще были животные?

Отредактировано regina (2023-10-17 14:59:03)

Помимо прочих талантов и умений, Регина также лучше всех развязывает галстуки и быстрее всех справляется с пуговицами - иной раз даже и не замечают; пальцы ловкие, глаза - горящие.
Сейчас не горят, правда, но Регина читала, что грусть (томная печаль) девушкам к лицу; читала давно, с тех пор это сто тысяч раз проверила и перепроверила (правда).

- Одноцветные? Погоди, - потому что нужно выпить; на комментарий о друге пожимает плечами - мог попасться и Андромалиус какой-нибудь, она не знает, что он делает в *реальном* ключе Соломона, но в версии Ф. - довольно нишевый чувак, которого хуй поймешь, как против зомби использовать. - Ты все цвета различаешь?

Собакой его про себя называть, конечно, очень весело, но собаки - явно не шакалы, а в их глазах она понимала еще меньше, чем в собачьих.

- Пушки же тоже забирают, - спор довольно странный: откуда ей знать, какие правила в его мире? Но споры Регина любила не меньше пустого пиздежа, чем меньше смысла - тем лучше. Это же и переобуться можно, и понятия подменить.
Так или иначе - хочет сказать, что он в ее глазах, конечно же, упал. С Региной, впрочем, не нужно долго общаться, чтобы понимать, что падение в ее глазах почти ничего не значит.

Когда-то - значило. Теперь - нет.
Переобулась.

Вырывает руку (добавляет, что в следующий раз будет кусаться - очевидно, что не шутит), с будничным выражением на лице ищет в руинах рюкзак; сердце оглушительно стучит теперь и потому, что Джина хотела бы в каждый из сто тринадцати глаз забраться чем-нибудь острым, а надо проявить чудеса самоконтроля.
Зато рюкзак нашелся.

Голыми руками, получается?

Низкий старт для Регины - тетрадка, снова появляющаяся в руках; чужеродный шепот ласково режет уши - предупреждает, но не останавливает. Хэтчер не осуждает: они ждали когда-то, дождались, а потом про них снова забыли. Опасаются, но рвутся наружу - прямо, как она.
Опасаются в первую очередь за нее. Приятно.
Но вовсе не становится поводом останавливаться.

- Фас, - бросает глухой приказ; вой твари обращается в ветер, от неожиданности чуть не сбивающий Регину с ног. Она поворачивается, нехотя, к Анубису, и улыбается, тоже нехотя, с той дикой жадностью, о которой не знала, но знали некоторые вокруг. - Я тоже хочу впустую потратить немного времени. Раздеваться, правда, не буду.

Потому что это нечестно, что кому-то достается ноющий от удара кулак, а кому-то только и остается, что бежать.

Фурфур далеко, высоко - не дотянуться, здесь можно использовать какое-нибудь поэтичное сравнение со звездами и лучшим будущим, но лучшее будущее редко представляется с рогами и копытами - это ассоциация, отложенная для чего-то совсем другого.
На несколько мгновений в воздухе застывает запах шторма; он, интересно, зомби подманит или собьет с толку?
В тварь бьет одна молния, другая - красиво, поэтому пугает особенно. Она знает - он может и больше, но шторм в таком месте создавать просто опасно, а больше молний - меньше Регины.

Как только Фурфур уходит, Джина решает, что теперь можно и побежать.
Чувства выполненного долга - ноль, удовлетворения - еще меньше; пружинка в ногах теряет веселость, натягивается сквозь все тело - ожидание все копится и копится, непонятно, куда его девать. Хочется ударить по стене. Вместо этого бежит, пока в глазах темнеть начинает не из-за подслеповатой луны и незакрытых гештальтов, а из-за того, что воздуха в груди уже не хватает.

- Вот дерьмо! - В сердцах восклицает, раздирая пересохшее горло; из носа идет кровь - вряд ли из-за бега, наверняка из-за тетради. Утирает ее рукавом с поразительной сноровкой, даже следа не остается - очередное не первое родео. Так вот, дерьмо. - Я забыла свои бутылки забрать.

Приводя дыхание в порядок, трогает пальцем нос - кровь больше не идет. Скорее всего, пошла сразу, как Фурфур появился, может, немногим позднее. Имеет значение? Нет.
Вот и чудненько.

- Может, они спят по ночам?

Голова кружится от известного ей опустошения - это хорошо; это так далеко от тревожности, насколько она может сейчас убежать; тело станет занято тем, чтобы сбросить напряжение и восстановить потраченную энергию, и не нужны будут никакие д* и ф.
От выпитого вина уже ни следа.

Он курил невообразимо много.

- Damn, - улыбается - Анубис демонстрирует весьма полезные фокусы. Ее благодарность, впрочем, пугающе краткосрочна. - Точно. Пришлось, - точно так же, как Регине утром пришлось вместо штанов выбрать юбку. - Хороший мальчик, - добавляет, подумав немного, тоном таким, словно сейчас будет просить лапу. - Оставишь у себя тогда пока, раз такой крутой? В рюкзаке побьются.

Ближе к лифту они не становятся -> рано или поздно им снова придется бежать. Знала бы, надела бы другие кроссовки.

Регина смотрит по сторонам с такой настойчивостью, будто ей или хватает собственного зрения, или скупого света луны; чувство незащищенности - слабое, неуловимое, чувство собственной неполноценности - посильнее, но легко маскируется навязчивыми ухмылками и заносчивым блеском глаз.
Ей непонятно, как работают эти миры. Воспоминания были полноценными историями: придумываешь концовку, маленький мир завершается; на душе в основном спокойно - люди в них не то, чтобы настоящие.
А здесь все - настоящее. Начинает пованивать экзистенциальным кризисом.

- Чел, - глаза она закатывала мастерски. - Без тебя разберусь, окей? - Раздраженно хмурит брови и дергает лямку рюкзака; советы ей не нравятся в принципе, а советы, игнорирующие чужой опыт - тем более. Заботы она в этом не видит, как и вежливости, только настырное желание забраться в чужие дела и показать авторитет. - Или ты, типа, хочешь поиграть в заботливого взрослого?

Такие вот заботливые взрослые имели привычку притворяться, что специально сорвали пуговицу с пиджака школьной формы - Джина старательно изображала в ответ на это смущенное смятение; на камере сорванные пуговицы смотрелись лучше, угрожать таким было проще. Иногда она пуговицы оставляла на рабочем столе, пока заботливый взрослый отлучался куда-то - потом у них бледнели лица и бегали глаза; Регина улыбалась.
Анубис, впрочем, не выглядел личностью, заинтересованной в неловких школьницах; Хэтчер не может знать наверняка, но решает, что он из тех, у которых бестолково и жадно поебаться - для студенток, ресторан и дорогое вино - для женщин, более близких по возрасту.
Так или иначе, говна кусок.

- К тому же, я не курю, - роняет, отчего-то страшно собой довольная.

Если ждать, когда Регина придет в себя, тут успеет случиться второй зомби-апокалипсис - времени у них столько нет и не будет никогда.

Она оглядывается напоследок в сторону гигантской нежити; вслушивается в их вой (ужаса не внушает), проникается звуками сражения (что-то медленное и огромное - как киты).
Если вся мелочь ушла на их создание, Регине и собаке же проще; пока Джина идет (уверенно, но не слишком быстро), перебирает про себя демонов из Ключа.

Вопрос: почему теперь сложно?
Ответный вопрос: теперь?

Рука сама по себе рвется к лицу - проверяет, не потекла ли снова кровь. Хочется увидеть Ситри, одновременно с этим ужасно боится, что следующий призыв вытянет именно его - непонятно, как выглядеть будет. Не хватало еще одержимость бывшими заработать.

Пару раз Регина отходит в сторону, чтобы заглянуть в достаточно низкие окна: там или темнота, или пустота и даже одной бутылочки ссанья- пива, то есть, нет.

- Из твоего мира кто-нибудь, кроме тебя, еще выжил? - Осторожно прощупывает; интереса к шакалу ноль, даже опыт его, и тот, не то, чтобы важен. В ее словах сквозит надежда того обреченного рода, который не оставляет места оптимизму; оторванная голова рассказывает о том, что сделает, когда выберется отсюда.

другое дело

Заботливые взрослые - мерзкие существа, гадкие, лживые; дохлые ужи, схватить которых легко, но не хочется. Анубис, распахивающий пасть, чтобы вылакать полбутылки (чужой), это совсем не забота - это показушная беззаботность, демонстрация незаинтересованности в мелком чужом интересе, это какая же ты сука, Регина Хэтчер, поэтому я пью твое вино.
Истерику если и закатывать, то точно такую же, показушную - за жидкую кислую вонь она ругаться не хотела; ей представлялось, что они могут найти что-то и получше.

Вместо этого выражает всей собой удовлетворенный азарт.
Был бы у него рот, а не вот эта вот морда дурацкая, они бы уже

Хэтчер раздумывает (к ее чести, недолго) о том, чтобы попытаться все же вызвать третьего демона, чтобы он посмотрел, что являлось источником звука в гуще города. Охотничьи инстинкты молчали, но это могло означать и просто то, что ей требовался отдых; вместо отдыха Регина продолжала уверенно шагать вперед.
Командная работа, кстати, полное говно. Хуйня даже. Ей есть, что сказать об этом, но она выбирает молчание - новый приступ головокружения гасит в глазах свет, и Джине приходится сосредоточиться на своих ногах.

Хорошая девочка издает, впрочем, ядовитый смешок.

- И даже на колени опускаться не пришлось.

Ее дальнейшее молчание вызвано вовсе не стыдом за излишне агрессивный, возможно, вопрос и даже не желанием необходимость этого вопроса обдумать: Регина просто ждет, когда шакал закончит возиться с окном.
Смотрите, какой вредный, даже руки в этот раз не подаст; скалится. Немножко планирует.

Если демоны пока под запретом, можно обратиться и к более традиционным методам; призрачная рыцарская рука была зелена и значительно превосходила в размерах настоящие. Зависть - холодная, но, если держаться слишком долго, начинает приятно печь кожу. Не как злость, но похоже.
За руки с доспехами держаться Регина не планировала - не настолько она и одинока; просто воспользовалась, как платформой, чтобы добраться до лестницы, мысленно удивляясь тому, насколько одновременно проще и труднее стало орудовать эмоциями.

Махать на прощание этой руке - все равно, что махать самой себе.
Джина все же удержаться не может.

- Ну, мне, в общем-то, похуй на твой личный опыт, - грубость слов облечена в мелодичность и не дружелюбность, но отсутствие агрессии. - Я пытаюсь понять статистику.

Пыль и белая крошка забиваются в нос; настоящий путь в Тартар вот, и он, как подобной локации и положено, выглядит совершенно не привлекательно; манит обманчивыми обещаниями (верить в которые трудно хотя бы потому, что Регина ничего, кроме мусора не чувствует, и тот уже так приелся, что почти не привлекал внимания).

Командная работа - говно, поэтому Регина оставляет открытие дверей на Анубиса, чинно держа руки за спиной и делая вид, что ее невероятно интересует убранство заброшенной провонявшей постройки.

- Когда мой мир был уничтожен первый раз, другие люди сразу нашлись, - завершает свое молчание непрошенными объяснениями; садится на корточки, чтобы заглянуть в подвернувшийся под ногу чемодан. В чемодане - деньги; рваные, грязные, пыльные, как и все вокруг. Регина присвистывает от количества. - А теперь - непонятно.

И к божествам с вопросами идти не хочется совершенно; они вызывали у нее отторжение, которое сложно было объяснить.

- Странно, что здесь нет тараканов, - остается на корточках, теперь с настоящим интересом рассматривая пол. - В Секретных материалах была серия про тараканов, которые как будто бы людей убивали, - она уже не помнит, чем там все закончилось. - Но ты, наверно, даже не знаешь, что это за сериал такой.

Отредактировано regina (2023-10-26 12:44:18)

Наклон головы - кокетливый, улыбка - по скромному довольная.

- Я бы сказала, что девяносто пять, - и вздыхает - мечтательно.

Когда-то вокруг этого вся ее жизнь строилась; сначала быть восхитительно тупой и податливой плотью, потом превращаться в острозубую, навязчивую пасть. В Столице приоритеты сместились, что произойдет в Шпиле - неясно.
Выбравшись из одного умершего мира, забравшись в другой, она боялась строить планы. Каковы гарантии того, что Шпиль не рухнет?

- И не все умирают в принципе, - Джина закатывает глаза, устраивая ладони на коленях. - Не разводи демагогию, Анубис, ты знаешь, о чем я спросила.

Ее не интересует что-то фигуральное, ее не интересуют метафоры в виде мусорных холмов, ей важно буквальное: трупы, остановившиеся сердца, люди, которых больше нет. Сдохшая эссенция, если хотите; Регина, например, не хочет, потому что тогда придется задуматься о том, что было эссенцией в ее мире, а некоторые ответы слышать просто не хочется.

Больше сигарет у шакала только слов; Джина успевает и подняться, и выпрямиться, и по сторонам посмотреть - а он все говорил.
Ну, допустим, не так уж и много он пиздел, особенно в сравнении (не сравнивай, пожалуйста), но Регина все равно успевает начать бороться с желанием его перебить - просто так, из самых обыкновенных вредных побуждений.
Можно решить, что выбитая ногой дверь, выбитая слишком сильно, слишком громко, слишком изогнуто, ее в этом остановила; еще можно решить, что в этом мире нет зомби.

- В скрытии тоже ведь проебывается, - и спорит она только для того, чтобы новые эмоции, которые чувствовала в нем, стали бы поярче. Чтобы раздражение вспыхнуло, качнуло слова, струной натянулось сквозь все тело. Хочешь покусать Регину? Она тоже кусается. - По крайней мере у нас постоянно что-то, да всплывало.

- Что уж говорить о фальшивой посадке на луну! - Откровенная насмешка, не направленная, впрочем, в сторону шакала; скорее, фраза, когда-то чесавшая язык, теперь увидевшая свет в конце тоннеля.

Глаза не сразу привыкают к полумраку; подсобка не задела ее совершенно, но подобие магазина, пригвожденное к земле временем и множественной трагедией, заставило воспоминания о юности (о юности, слышите?) всколыхнуться достаточно, чтобы настроение одновременно приподнялось и споткнулось.
На скелеты и не смотрит - они не пугают, даже немного из колеи не выбивают; более человечные жертвы, чем зомби, но менее приметные. Может, это вообще, просто хэллоуинские декорации.

- Блин, - со смешком, обернувшись на круглый оранжевый огонек, мерцающий в неуютной темноте. - Тебя здесь не разглядеть даже.

Разбитое стекло (неожиданное, незаметное, складывающее губы в удивленное "о") хрустит под ногой - бутылка, не дождавшаяся Региночку; ей хочется виски - какое-то очередное покрывшееся плесенью воспоминание, но хотя бы не запачканное никакими детективами; ищет больше на ощупь - форма у бутылок все равно примерно одна и та же. Выцепляет две, по одной в каждую руку, планирует вернуться в подсобку - проверить, так сказать, качество.
Чуть не врезавшись в шакала, сначала старательно выискивает его глаза, а потом скалится.

- Вторую бутылку тоже себе забирай. Угощайся, - кислым вином от так и не несло - приторная дымка оказывала потрясающее сопротивление.

Зачем ей кислое вино, когда можно найти что-то получше?

У прямоугольника глухого света, ведущего в подсобку, Регина вновь останавливается и оборачивается.

- Вот умора будет, если это здание тоже обрушится, - обоссаться просто, верно.

Нестрашно, на самом деле - проделать путь наружу она сможет практически без проблем; и все равно - обоссаться.

Не удержавшись, облокачивается плечом на косяк, всматриваясь в полумрак.

- Ты алкоголик или просто дохрена пьешь?

Не побывав на луне, они потеряли не так уж и много; запустив ракету, в которую были вложены более приземленные фантазии, потеряли достаточно - шакал здесь, являет собой тот ухоженный вид депрессивного расстройства, за которым гонятся некоторые.
Единственная луна, которую Регина любила, не была даже луной. "Темная сторона" - концепт, подобранный, видимо, эссенцией, и от того на душе как-то мерзко и слякотно.

Как и положено, о более личном Регина умалчивает.

Разницы между страстной любовью к алкоголю и алкоголизмом, конечно же, нет, но зато такие личности, как Анубис и Джина могут сказать, что им просто нравится; или нечего делать; или подходящая погода; или хочется разорвать чью-то глотку, поэтому проще обжечь свою пойлом подороже и повкуснее.
Разницы нет, но он все равно сделал выбор. Я не страдаю от прошлого, я просто всю свою жизнь настоящую привязываю ассоциациями к жизни прошедшей.
Она не может читать мысли как и четко разделять плохо сформулированные эмоции; но иногда его чувства сереют, неожиданно и достаточно, чтобы Регина к этому присмотрелась. Когда-то - попыталась бы помочь; когда-то Регина Хэтчер была заинтригована чужой болью и пыталась подобрать ко всему подходящий пластырь.

Сейчас она одну бутылку отставляет в сторону, на подозрительно косую, но все еще крепко выглядящую полку; вторую продолжает держать.

- То, что получше, отложу для Шпиля. А моча этому месту подходит отлично, - это почти как быть той самой настоящей студенткой, которая затесалась в группу бедных студентов, у которых, даже если они все сложат все свои бабки вместе, едва хватит на две такие же бутыли плюс закуска плюс дешевые сиги на всех плюс прочая подобная херня.

Регина привыкла смотреть снизу вверх; когда-то негодовала, пока не выучила подходящие позы и правильные повороты головы - негодование ушло, но привычка забираться повыше осталась; стоять на бордюре, смотреть прямо в глаза, если повезет - чуть опустив собственные, задирать нос. Я выше тебя, ребяческий элемент, чудом в ней уцелевший.

Наклон головы - ожидающий, улыбка - ожидаемо дерзкая.

Ей его шакалья башка сейчас мешает особенно.

Инстинктивно отводит взгляд в сторону перегоревшей лампы; не вздрагивает, не дергается, только пару раз моргает быстро-быстро, пока глаза пытаются привыкнуть к образовавшейся полной темноте.
Потом: "о" и искренний интерес к фальшфейеру; глаза быстро возвращаются к исходной цели - черное всегда хорошо смотрится с красным.

- Какой тогда интерес? - Жалея о потере галстука (они приятно скользят по коже и ими всегда можно занять пальцы; в особенно хорошие дни Регина забирает галстук себе, чтобы надеть, и подобные метафоры понятны даже нердам, у которых запотели толстые линзы очков; сейчас день не хорош совершенно, но привычки жаждали исполнения), она поддевает ногтем пуговицу на пиджаке и тут же убирает руку; немного пустоголового жеманничества, немного честного НЕВАЖНО ЧЕГО.

- К тому же, тебе нравится, - ужасно не хватает галстука. - Бесит немного, да? Заткнуть бы ей рот, все такое, - они говорят миролюбиво и беззлобно только ради одного. - Я такая не первая, конечно, - имеет в виду: он не первый, но она все равно опережает возможное его желание поставить ее на место, к ней отношения не имеющего. Региночка ведь единственная и неповторимая и еще множество других схожих прилагательных.

Хэтчер любит всякого зрителя; для благодарной публики будет без конца закидывать ногу на ногу (сегодня от флэшбеков не отвяжешься, что ли?), например, или просто нести всякий бред, в который верит только наполовину.
Дайте ей час - найдет, как правильно капать на нервы и Анубису, через два - сиськи или задница.

- Можешь попробовать засунуть мне в рот пальцы, - миролюбиво предлагает Джина; это она, конечно, про заткнуть рот. А потом поднимает бутылку. - Но лучше помогите мне, господин офицер, открыть эту бутылочку.

- Если первая, - охотно и весело огрызается Регина, - то хуевый из тебя бармен.

В словесной перепалке сложно проиграть, если это а) не словесная перепалка, б) соперник в ней не участвует, в) ты говоришь то, что, тебе кажется, будет хорошо звучать, а не то, во что ты веришь.
Регина накручивает столько слов, сколько волос получится накрутить на палец - грузит пространными, скользкими выражениями, чтобы, если что, можно было извернуться. Мерзкая привычка, развилась уже после смерти.

Проституткой Джина себя не считала хотя бы потому, что за секс денег никогда не брала, несмотря на то, что большее его количество было потной механической херней во благо чего-то там, во что она уже не верила; соответствующие инстинкты у нее, тем не менее, существовали.
Потому что настроение почувствовать несложно; это про ужимки, про юбку, которую не поправляют, про расправленные широкие плечи, про колкий обмен грубостями разной степени замаскированности.
А понять, что пора бутылку опустить пониже, чтобы она, выскользнув из пальцев, не разбилась - это уже инстинкты.

В конце концов, надейся она на более нежное обращение с собой, просто открыла бы рот.

В инфернальной алой подсветке множественные черные руки выглядят не столько отвратительно, сколько пугающе - почти; и страх, и отвращение нужно задушить (очень к месту получается, Регина потом сделает себе комплимент) - раз привыкла к шакальей башке, то и к куче рук привыкнуть нужно. В конце концов, думает она уже в некоторой степени возмущенно, видала вещи и пострашнее. Совсем иного калибра, н
звук стекла, встречаемого грязным полом, поток мыслей прерывает.

А за ним не остается ничего: густое, насыщенное ничто, прерываемое разве что колокольчиком в ушах и собственным глубоким дыханием.
Отрывистом, быстром, воздух с нежными гласными выходит наружу, грубо обрывается пальцами - нежные гласные застывают где-то в горле и влагой замирают в глазах.

Черный хорошо сочетается с красным, но Регине к лицу любой цвет, даже (особенно) если черный скользит по языку и щекам.

Проституткой она себя не считала еще и потому, что те так добросовестно от рвотного рефлекса избавиться не пытались.

Ей, конечно, нужно еще лет сто пожить, чтобы признать собственный мазохизм; она с той же старательностью старалась попасть под руку, то и дело ставя себя к стенам и углам, пока иронично строила глазки и давила на все болевые точки, до которых могла дотянуться, с которой потом говорила себе, что это ее способ завладеть контролем.
Еще проще - просто не думать, на время погружаясь в ничего; опирается одной рукой на заботливо подставленное неудобное колено, держится другой за потусторонне-черное запястье.

В ней ноль препятствий, абсолютное отсутствие сопротивления; мягкость языка, расслабленность тела - и горящие ожиданием и чем-то еще глаза; в белоснежных всплесках искр это что-то еще расшифровать не получается.
Он все еще ужасно горячий - вкус вина мешается со вкусом тела, но Регина не из тех, кто станет пальцы вылизывать просто так; прощается с ними смешком слишком жарким и томливым, чтобы это был правда смешок.

Она первым делом вытирает рот (стоя на коленях тереть губы - жест настолько знакомый, что смешно становится, и на этот раз Регина действительно коротко смеется), только потом присматривается к ремню - щуря глаза, словно это может помочь в темноте.
Первичная оценка пряжки - секунды три.
Джина поднимает лицо туда, где должна быть морда шакала.

- Я еще недостаточно пьяная, чтобы сосать собачий член, - и, наконец, проституткой она себя не считала, потому что поебаться с ней было на удивление не такой уж и простой задачей.

Чужая близость, пусть и такая, все равно приятная; если позволить некоторым мыслям погулять подольше, в голове оставляя только фантастическую пустоту, то даже ладонь на макушке не будет вызывать раздражения; это тепло очень скоро тоской оседает на плечах, и Регина торопится подняться с пола, ловко отряхивая коленки и поднимая оброненную бутылку.

- Это вино слишком хорошо для этого места, - ее голос - потухший, глухой; Джина встряхивает голову и силком саму себя вытягивает на поверхность. - Ты должен знать, что студентку споить можно и ссаньем, налитым в бутылку из-под виски, - с веселостью, пожалуй, перебор, но разогретое тело обманывать температурой не умеет.

Она вслепую идет в подсобку, к столу, чтобы ковыряться в идиотской пробке тонким зеленым лезвием; справляется быстро (не на удивление), какие-то мгновения тратит на то, чтобы насладиться убожественным ароматом дешевизны, выдающей себя за богатство.

- Вообще-то, хочется текилы, но текилу без лайма и соли даже бомжи пить не будут, - произносит с откровенным сожалением; пик искренности, с которым посоревноваться сегодня могли только те нежные гласные, которые резко начали казаться очень далекими.

- У тебя есть еще та светящаяся штука? - Название знает, намеренно умалчивает. - Или я могу попытаться позвать демона, которые может делать свечки. Только я тогда могу в обморок упасть, - разводит руками - какая незадача, отпивает из бутылки - какая же моча.

Регина смакует неповторимый дерьмовый вкус и опирается рукой на стол - проверяет на прочность, потому что смертельно захотелось вдруг присесть.
Соответственно, пьет еще.

- Ладно, рассказывай печальную историю своей жизни.

Если она не будет жадничать, то что вообще в ней останется?
Много другого говна, на самом деле, но это будет уже не так интересно; немножечко недосолено, чуть-чуть бы еще перца. Какие там еще специи бывают? Когда-то Регина готовить умела, но это, выходит, было ужасно давно.
В соус для какой-то пасты нужно вино добавлять - вот, с этим она сейчас отлично бы справилась.

Всего одна - Регина тоже молчит, не ленится, просто пытается распробовать свое опьянение; чрезмерная любовь к алкоголю имела свои неудобные последствия, сейчас заставлявшие снова поднять бутылку и улыбнуться глупому бульканью; с другой стороны, сколько не пей, от дерьмища всегда будешь корчить рожи - Джина и корчит, полупряча лицо за ладонью; выражение лица, которое не было оценено, как достаточно милое/красивое/привлекательное/вставьте свое прилагательное (с членом разберемся позднее).

- Привет, - решает протянуть Хэтчер образовавшемуся перед собой шакалу, улыбаясь пьяно процентов на пятнадцать; свою бутылку тоже отставляет (вежливая безумно), опираясь ладонями на край стола. - Такой большой! - Интонация застревает между насмешливой ожидаемо пошлой и такой, которую используют при разговоре с животными и маленькими детьми - нет, Регина не прекратит прикол про собаку.

До нее звуки из центра города едва ли добираются; может, дело в глупости, может, в человеческих ушах, может, в четком понимании того, что она сможет разобраться с любой зомби-хреновиной, которая выползет ей навстречу (зацикливаемся обратно к глупости?)

Регина смотрит на него почти ласково: она слушает, впечатляй.
Шакал выглядит весьма нуарно (он ей за это не нравится особенно), говорит с необходимым количеством подсохшей меланхолии; что-то случилось, вигилантами не решают стать по причинам, укладывающимся в личную картину мира; что-то случилось, и не то, чтобы ей так уж интересно действительно знать, но у него достаточно приятный голос, чтобы получилось не зевать.

Сорняки - метафора, отрезанная голова - вряд ли.

Где-то там существует Регина, протягивающая вперед руки и испытывающая искреннее сожаление; мои соболезнования и предложение собственного тепла, не подразумевающего продолжительного контакта с кожей; от этой Регины избавиться не получается и вряд ли получится когда-нибудь, она даже заставляет вздохнуть и на несколько миллиметров опустить улыбку.
Но Джина не торопится.

- Вот это я понимаю эмоциональные качели, - ее вспыхнувшая улыбка - его выдох.

В чужом горе не сомневается, как и не сомневается в том, что горе это уже стало слишком привычным, чтобы имело реальный вес.

- И много ты знаешь тех, кому больше всего нравится член во рту? - Глупые разговоры, вульгарные разговоры. Ее коленка невзначай то и дело оказывается слишком близко к чужой ширинке. - С прагматичной точки зрения это, конечно, быстрее всего, но, по-моему, действительно прикольно только первые несколько минут, - самодовольство легко переводится в "ей больше и не надо". - С задницей слишком много возни.

Пожатие плеч, простота ответов - Регина чеканит случайно заученные слова; опущенный взгляд таков только потому, что ей нравится смотреть на алые всплески, приятно давящие на глаза; потом, когда она поднимает их к морде шакала, он из-за этого выглядит забавно пятнистым.

- Если хочешь, можем перегиграть. Я охуенно изображаю смущение, - и просто смущалась когда-то проще; даже когда была уже заносчивой выскочкой, все равно краснела немного, пусть и отвечала с достойным вызовом; сейчас красного на ее лице - только фальшфейер. Тут бы погрустить, но, если подумать, в этом вопросе не было ничего такого уж личного - они, понятное дело, рано или поздно поебутся, так что это то же самое, что узнать, какой способ приготовления яиц ей нравится больше всего (омлет и пашот).

- Сравнение с сорняками долго придумывал?

Вдруг возвращается в тупом диалоге на шаг назад; без желания продолжить тему чужого прошлого, с яростным желанием разобрать на части элементы, привлекшие достаточно внимания.
Она пьет, потому что хочется подняться на поверхность и расхерачить пару мертвых (гигантских) ублюдков; потом пьет еще раз, потому что пряжка - три секунды; в накинутых на плечи пиджаках есть свои плюсы - можно взяться за рукав и уткнуться в него носом, пока тело пытается разобраться, зачем Регина залила в него столько пойла за раз.

Но рукав - не галстук, и держаться за него весело, только когда строишь из себя милую девушку мечты; руки Джины успокаиваются, лишь когда возвращаются к столу. Регина смотрит на свои кроссовки, недолго, но с большим интересом; поднимает, наконец, голову - пьяный румянец тоже румянец.
Ее движение все еще перемазано заигрыванием, хотя ничего такого, кладя ладонь на чужую шею, Регина сделать не пытается - пальцы пытаются нащупать разницу между кожей и шерстью; в руках, ложащихся на плечи, что-то такое немного имеется, но Джина имела свойство открывать рот, который, в свою очередь, имел совершенно мерзкую привычку воспроизводить звуки.

- Я не знаю, у тебя там, типа, арсенал какой-то, или ты их сам делаешь, - указательный палец отлипает от тела и рисует кривой круг. - Но ты можешь мне дать, - "этот, как его" - роется в памяти. - М1911. Кольт, который. Можешь?